Array Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

Лесана проснулась оттого, что ее глаз коснулись теплые губы. Девушка вскинулась, обережник слегка отстранился, давая ей возможность сесть.

Она не спросила — зачем он пришел. Все и так было понятно. Он был одет для странствия, а за спиной приторочен меч. Поэтому Лесана только смотрела огромными глазами, в глубине которых чернела тоска.

— Когда?

Жесткие пальцы мягко коснулись щеки и Фебр ответил:

— Сейчас.

Ее брови жалобно надломились, но он улыбнулся, хотя и было видно, как нелегко дается ему эта улыбка.

— Не горюй. Мало ли на свете парней…

Эти слова прозвучали неубедительно, и Лесана уткнулась в широкую грудь.

— Ты ведь знал. Ты вчера уже знал! — глухо проговорила она.

— Седмицу назад, — последовал честный ответ.

И девушка с запозданием поняла, что ему с этим знанием жилось гораздо тяжелее, чем ей. Ее питали надежды, что вот еще один денек и еще один, и еще… А он уже понимал и отсчитывал в обратную сторону.

Она вжималась лбом в жесткое плечо и очень хотела заплакать, но не могла — слез не было. А сердце с каждым ударом будто падало в черную пропасть.

— Не выходи меня провожать, — только и сказал он. — Я бы не стал будить, но так… нечестно. А я обещал, что не обману тебя.

Она глухо застонала и вцепилась в него.

— Лесана, — сильные руки стиснули ее плечи. — Это неизбежно. Отпусти меня.

Мертвая хватка ослабла. Фебр в последний раз поцеловал мягкие губы — порывисто и быстро, а потом встал и, не оборачиваясь, вышел.

Глухо стукнула дверь.

Девушка осталась одна на лавке и лишь бездумно смотрела туда, где несколько мгновений назад сидел человек, ставший за столь короткий срок частицей ее самой.

И в тот же миг она слетала на пол, торопливо натягивая одежду, всовывая ноги в сапоги, и, не трудясь привести себя в порядок, вынеслась из комнатушки. Послушница бежала по широкому коридору, надеясь догнать, в последний раз прикоснуться. И, казалось, сердце готово выскочить из груди, броситься вперед, опережая хозяйку. К счастью, в последний миг пришло осознание его слов. Осознание и понимание.

Он не хотел, чтобы его провожали. Да и глупо это было бы — цепляться за стремя, заглядывать в глаза и травить душу, и без того измученную ожиданием предстоящей разлуки. Фебр сделал все, чтобы ее — Лесану — не изводить. Как она могла отплатить ему за это бабской слабостью, как могла рвать сердце, бросаться следом и лепетать? Они уже сказали друг другу все, что могли. А что не сказали, теперь уже говорить бессмысленно.

И она остановилась. Медленно развернулась, побрела, куда смотрели глаза. А в груди пекло от боли. Вот и закончилось ее счастье. В одном лишь не могла себе отказать. Он не хотел, чтобы она провожала. Но ей это было нужно. Слишком внезапно случилась их разлука, не так она себе ее представляла. Поэтому Лесана бросилась бегом к Северной башне.

Когда она на подгибающихся ногах взлетела наверх, задыхаясь, цепляясь за щербатые стены, потная, дрожащая, то даже с этой высоты услышала, как заскрипели ворота. Девушка подскочила к окну и припала к холодному камню, жадно всматриваясь в спину того, кто оставлял ее навсегда.

Ей показалось, будто слишком уж прямо он держится в седле, слишком яростно стискивает в кулаке повод коня, но… Всадник был далеко и, скорее всего, дурехе просто мерещилось. Ратоборец правил к лесу и вдруг замер, натянул узду и обернулся.

Он словно знал, где искать ее взглядом. Тоненькая девушка в окне башни. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, он сдерживал гарцующего коня, она стояла, застыв, чувствуя, как сжимается горло и бешено грохочет сердце. А потом вершник стегнул нетерпеливого жеребца и тот, обрадованный, что человек, наконец-то, дал ему волю, ударил копытами схваченную утренним морозцем землю.

Фебр скрылся за деревьями, а Лесана сползла вдоль окна на пол и уткнулась лицом в колени. Больше всего на свете ей сейчас хотелось расплакаться. Но проклятые слезы, будто навсегда пересохли. И несчастная могла только глухо стонать, не в силах никак иначе выплеснуть тяжкую муку. Одиночество навалилось со всех сторон, холодным сквозняком пробежало по коже, забираясь под одежду, просачиваясь в сердце.

Наверное, следовало благодарить Хранителей за то, что подарили счастье, пусть короткое, но яркое, настоящее. Однако слова благодарности не шли на ум, а с губ рвался все тот же хриплый стон. Наконец, Лесана поднялась на ноги и направилась прочь. Отъезд Фебра мог означать только одно — ее крефф вот-вот вернется. Или уже вернулся. От этой мысли в душе шевельнулось вялое любопытство. Шевельнулось и погасло.

Слада вела за руки двоих молодших. Радош сладко сопел, устроенный в куске холстины, повязанной через плечо матери. Они снова были все вместе. И Дивен уже не выглядел умирающим.

Они миновали чащобу и теперь шли через молодой лес, протянувшийся вдоль вертлявой речки. На душе воцарилось спокойствие. Дети больше не казались прозрачными до синевы. Весна возвращала надежду. И странники тянулись, стараясь за ночь преодолеть как можно большее расстояние.

Теперь уже смутно помнилась суровая зима, сугробы по колено и то, как Слада и Дивен уходили от погони. Даже сама Цитадель и диковинная Охотница казались сном. Но до сих пор оставался в памяти второй день после побега, когда жена и муж остановились на ночлег. Дивен срубил в дикой чаще шалашик, в нем и схоронились. Женщина надеялась отдохнуть, но муж не сразу позволил ей прикорнуть и забыться сном. Схватил за плечи и встряхнул:

— Зачем ты ушла? Как ты смогла им попасться?

Она виновато опустила глаза и сказала:

— У меня рассудок мутился. Я… отправилась к людям.

Он застонал, с ужасом понимая, какую глупость она совершила.

— Я же кормил вас… — глухо сказал он.

— Ребенок… — жена кивнула на сладко сопящего Радоша. — Все не в жилу шло, а в него. Меня шатало. Я не могла вас задерживать. Там рядом оборотни были! — она говорила запальчиво, взахлеб. — Что если бы Охотники вышли на Стаю? Нашу Стаю? Ты без памяти лежал! Как бы мы отбились? Ты все отдал!

Дивен молчал. Она была права. Он и впрямь отдал все и, изнуренный долгим переходом, бессонными днями и ночами, сам свалился без памяти, а его крови, отданной Стае, оказалось слишком мало. Дети подросли, им требовалось все больше, что уж говорить о взрослых, на которых лежали тяготы пути…

— Слада… Ты должна была укусить меня, — сказал он. — Почему ты этого не сделала?

Она заплакала, прижимая к себе Радоша:

— Ты еле дышал! Если бы я тебя укусила, ты бы умер! И не говори обо мне, как о каком-то животном, как о скотине! Я никогда не смогу тебя укусить.