rain_dog - Летучий корабль

И я сразу же вспоминаю, что на самом деле разговариваю сейчас не с милым дядькой-балагуром, а с одним из самых опасных сторонников Волдеморта.

— Как Вы догадались?

— Ну, я за три года Азкабана еще не все мозги растерял. Я ведь тоже успел побыть аврором, Поттер.

Хорошо, что он не видит сейчас моего лица, потому что я не могу представить себе его выражения в данный момент. Как такое вообще возможно? Сторонник Темного Лорда — бывший аврор?

— Было дело по молодости, — разъясняет сэр Энтони. — А сейчас извини, у меня, старика, режим. Это ты весь день проспал, а мне пора на боковую.

— А сколько Вам лет?

— Сорок восемь.

И мой сосед желает мне спокойной ночи, и по звукам из его камеры я понимаю, что он действительно собирается спать. А я остаюсь один — думаю, ворочаюсь, пытаюсь заснуть. А вот сигареты экономлю.

Где-то под утро я все же засыпаю, и мне впервые за все это время снится наш дом на Гриммо, и там все так, будто бы и не было этих двух последних недель: мы пьем утренний кофе с Джинни, она уже одета, наклоняется совсем близко, чтобы поцеловать меня, так что я чувствую легкий цветочный аромат ее духов. А когда я закрываю за ней дверь, то вижу на каминной полке бумаги, подписанные бумаги о нашем с ней разводе. И просыпаюсь. И понимаю, что уже ничего нельзя вернуть, что вот оно, было, но… Но теперь недоступно, недосягаемо. Я один, сдавлен со всех сторон серыми камнями, живой, но словно уже в могиле. Теперь так будет всегда. А потом по коридору будто бы проносится легкое дуновение, и я вижу страшную нечеловеческую фигуру, на секунду замирающую у моей камеры, а потом вновь продолжающую свой неспешный полет. Но холод проникает в самые глубины моего сердца. Они выпьют мою душу, не сразу, а вот так, день за днем, постепенно, я буду угасать, видеть во сне мою жизнь, солнечные блики, пробегающие по полу нашей спальни и просыпаться в этом сером каменном кошмаре.

Я не встаю с кровати, когда утром Сэм приносит мне нечто, напоминающее завтрак, отрешенно слушаю его ворчание, что деликатесов мне здесь предложено не будет, не отвечаю, когда меня окликает мой сосед. Просто заворачиваюсь в одеяло и ложусь лицом к стене.

— Поттер, черт тебя побери, пойди сюда!

Оклик сэра Энтони, раздающийся уже в четвертый раз, игнорировать невозможно, так что я нехотя слезаю с кровати и подхожу к решетке.

— Какого ты не отвечаешь?

— А должен?

— Что, лежишь лицом к стене, видишь во сне прелести твоей рыжекудрой Уизли и жалеешь себя? — голос моего соседа сейчас звучит зло и раздраженно.

— Вам-то какое дело?

— Дай мне руку, Поттер.

Я не знаю, о чем я думаю, когда выполняю его просьбу, потому что мое запястье немедленно оказывается в крепком захвате, он выкручивает его так, что я не могу даже вздохнуть от боли, почти ломает мне пальцы. Псих, он сумасшедший, успеваю подумать я, упираюсь мгновенно покрывшимся от страха потом лбом в железные прутья решетки и даже не прошу отпустить меня. А боль с каждой секундой нарастает, Нотт делает это умело, не торопясь. Видимо, сказывается многолетний опыт… Я все же пытаюсь вырваться, но он только смеется.

— Что-то плохо учат нынче в школе авроров, парень. Ничего не можешь, да?

Я молчу. Что я буду делать в тюрьме со сломанной рукой? Надеюсь, сдохну побыстрее, только и всего. Пусть ломает. Но в том-то и дело, что он и не собирается калечить меня, а боль все сильнее терзает мою руку, сковывает плечо, вонзается в затылок. Я не выдерживаю и, пытаясь не кричать, все же, видимо, издаю какой-то звук.

— Что, Поттер, больно? А теперь послушай меня, идиот. И запомни хорошенько.

Он чуть ослабляет хватку, так что я даже способен что-то воспринимать.

— Если ты будешь валяться на кровати, как мешок с дерьмом, пускать слюни по бывшей женушке, не соизволишь жрать те сопли, которые здесь называют едой, ты сдохнешь через пару месяцев. Мне неохота на это смотреть. Так что, если ты решил загнуться, скажи сейчас. Я тебя так изувечу, что сдохнешь от боли или потери крови через пару часов. А Сэма не будет до обеда, так что ты как раз уложишься. Согласен?

— Не надо, — еле-еле говорю я, так как умирать в муках мне почему-то расхотелось. И он еще чуть-чуть ослабляет свой захват на моем запястье.

— Тогда ты сейчас пообещаешь мне следующее: ты не дрыхнешь и не валяешься в углу, ты не пускаешь нюни, не лежишь, отвернувшись лицом к стенке, когда с тобой разговаривают, жрешь то, что дают, встаешь и ложишься, как делал бы это, если бы ходил на работу. Усек?

— Зачем?

— Затем, дурак, что если ты превратишься в кисель, то твой хладный труп унесут отсюда к осени и передадут рыдающим родственникам.

— У меня их нет.

— Значит, здесь тебя и схоронят. И даже одинокий дементор не всплакнет на твоей могилке. А еще ты, Поттер, не будешь лежать пузом кверху, обозревая красоты азкабанского потолка, ты будешь ходить по своей конуре, как заведенный, считая шаги, приседать, отжиматься, поднимать свой колченогий стол, пока не отвалятся руки, в общем, ты, проучившись три года в школе авроров, должен приблизительно представлять себе, что такое физические упражнения. Обещаешь — я отпущу тебя. Нет — буду калечить дальше, — и он вновь выкручивает мне руку.

И я обещаю. Когда он отпускает меня, я обиженно говорю:

— Я Вам сигареты больше в руки давать не буду. Буду класть на пол. Сэм был прав, что Вы буйный, зря я не поверил.

Он смеется.

— Сейчас пройдет. Я тебе ничего не сделал. Я знаю, что больно. Но я совершенно не хочу, чтобы ты тут загнулся у меня под боком.

— Почему? — я недоумеваю, чем я за неполные сутки, проведенные бок о бок, стал так дорог бывшему Упивающемуся. А уж ухватки у него…

— А с тобой веселее, — задорно отвечает он.

А потом уже совершенно серьезно объясняет мне, что Азкабан убьет меня, если только я позволю ему это сделать. Поэтому я должен попробовать оказать сопротивление. А это возможно только через самодисциплину, которая, как это не прискорбно, достигается режимом дня, дурацкой зарядкой, едой и поддержанием себя в более-менее бодром состоянии. Оказывается, это он и пытался втолковать почти в самом начале их заключения сидевшему рядом с ним в то время Маркусу Флинту. Похоже, примерно теми же методами. Поэтому Маркус объявил его буйным психом, а Сэм отселил сюда, на самый верхний этаж, закаливать дух и тело в полном одиночестве. А теперь вот у него есть я.

Если бы сэр Энтони Нотт не спас меня тогда, выкручивая руку, доверчиво протянутую мной в тот день через решетку камеры и не вырвал бы силой то, на первый взгляд, детское обещание, я бы однозначно сдох в Азкабане. Могу поклясться в этом где угодно.

— Сэр Энтони, а на Вас не действуют дементоры?

— Понимаешь, — я слышу, как он усаживается на пол у самой решетки, закуривает, а я следую его примеру, — на тех, кто постарше, они действуют слабее. Их больше тянет на свеженькое, на эти ваши мечтания о бывших подружках, бабочках там на лугу, лодочках на пруду. А у меня какие бабочки? Сколько народу я перебил, служа Темному Лорду? Надо им это?