rain_dog - Летучий корабль

Видимо, именно оттого, что мне нет до него никакого дела, я тихонько встаю на рассвете и отправляюсь к приземистому строению, где сейчас доживает последние часы парень, на которого мне совершенно наплевать. И крадусь, прячась в тени деревьев, чтобы увидеть столь ожидаемую картину: Панси, скорее всего, сумевшая уговорить охрану, протягивает тонкую дрожащую руку сквозь зарешеченное окошко, чтобы, может быть, в последний раз коснуться того, кого она готова простить за все — за трусость, за пренебрежение ее любовью в течение стольких лет. Ей все равно, какой он, она просто любит его, и все.

- Маркус, — я слышу ее прерывающийся голос из своего укрытия, — пожалуйста, не отказывайся.

- Панси, зачем? Так они убьют меня сразу, а если я соглашусь на поединок, я буду умирать до вечера. Ты думаешь, так будет лучше?

- Пожалуйста, ради меня.

- Панси, в поединке у меня нет никаких шансов, почему ты не понимаешь? Даже если я не сдохну до вечера, я не человек по местным законам. Просто падаль. Кому я нужен?

- Мне, — просто отвечает она. — Пожалуйста, выживи. Тогда я смогу забрать тебя.

- Панси, милая моя, зачем я тебе?

- Глупый. Я же тебя люблю тебя. Мне все равно, виноват ты или нет, струсил ли ты, испугался ли. И плевать, что они станут говорить.

О чем они? Какой поединок? Куда она его заберет? И тут я вдруг вспоминаю, как в самом начале нашего пребывания здесь Тео принес нам с Роном местный свод законов для ознакомления. Мы тогда не особо утруждали себя чтением. А там же что-то такое было… Черт, ну да, в случае смертного приговора осужденному может быть предложен поединок. Не магический, а на тех самых чертовых бичах! И единственный шанс сохранить свою жизнь — это победить или, в случае проигрыша, дожить до заката. Варварские законы, которые властители острова с такой легкостью приняли, и вот теперь воплощают в жизнь. В случае победы осужденный вновь считается гражданином острова, в случае проигрыша он никто, не человек, падаль, мусор. Но право на жизнь он имеет. Так вот на что Панси уговаривает Маркуса! Она, некогда надменная слизеринская девчонка, готова подобрать его после поединка! На его победу они, понятное дело, не рассчитывают. А как он будет жить после этого? Что скажут ее родные? Я бы не согласился на подобное. Но мне легко говорить, потому что, окажись я на месте Маркуса, просто не нашлось бы человека, ради которого мне стоило бы соглашаться. А он обещает ей то, о чем она его просит.

Я не помню, как проходит утро, кажется, я пытаюсь спать, вернувшись в нашу хижину, но у меня ничего не выходит. Все равно через пару часов за нами приходит Тео. Чтобы пригласить нас на казнь. Пока что на казнь Маркуса Флинта…

- Тео, а нельзя ли пропустить действо? — спрашиваю я.

- Всем приказано явиться, — отстраненно отвечает он и отводит глаза.

- Женщинам и детям тоже?

- Поттер, — шипит он на меня, — ты себя к какой категории причисляешь?

- К детям. Не злись.

И мы — я, Рон и Невилл отправляемся на плац, чтобы посмотреть, как пиратское воинство будет убивать одного из своих.

Мы стараемся занять места подальше от сцены, так как смотреть на расправу нам, честно говоря, вовсе не хочется. Но желающих хватает и без нас, так что мы вполне довольны местом в третьем ряду на заднем плане. Но на острове слишком мало народу, чтобы можно было просто так взять и удалиться, так что придется все же и нам дождаться окончания шоу, распорядителем которого, что весьма предсказуемо, выступает капитан Малфой. Всем нам, уважаемым дамам (да, и такие тоже есть среди зрителей!) и господам, членам команды и просто гражданам острова предлагается своими глазами увидеть, как на острове будет вершиться правосудие, как трус, покрывший себя позором, будет предан смерти. Я ловлю себя на мысли, что это мне что-то напоминает, что-то до боли знакомое… Я даже знаю, что. Вот сейчас должен выступить Флинт старший и сказать, что Маркус ему больше не сын. И он не подводит, действительно произносит положенный текст. Мы стоим далеко, так что я не вижу лица Маркуса, но я хорошо помню лицо Рона на том заседании Визенгамота. Когда судили его и меня. И я чувствую, как рыжий вздрагивает рядом со мной.

О, они даже не поленились состряпать приговор по всей форме! Да нет, я прекрасно понимаю, что он виноват, что если живешь по законам военного лагеря, то и отвечать будешь по ним же. Но мне больно даже смотреть в сторону Маркуса. А затем они предлагают ему поединок.

- Кто из граждан острова готов бросить вызов трусу, на совести которого жизни наших друзей? — Малфой мог бы с успехом выступать в цирке.

От группы старших пиратов отделяется невысокая коренастая фигура. Это Руквуд, тоже большой друг Долохова, Эйвери и Мальсибера. К тому же, насколько я знаю от Драко, большой специалист по таким поединкам. Конечно же, они не дадут Маркусу ни малейшего шанса. А он на это и не рассчитывает. У них пара минут на подготовку, потому что ради того, чтоб тебя изодрали в клочья на глазах у почтенной публики, на тебе должна быть белая рубашка. Для наглядности.

Кто-то касается моего плеча, я испуганно оборачиваюсь:

- Кейт? Тебя-то зачем сюда принесло? Хочешь на это смотреть? — шепчу я, чтобы нас не слышали остальные островитяне, жаждущие увидеть поучительное зрелище справедливой расплаты.

- Хочу, — упрямо говорит она, а потом шепчет: — Знаешь, мне его очень жалко. И Панси тоже жалко.

И совершенно неожиданно выдыхает мне прямо в ухо:

- Если выйдет, мы им поможем? Согласен?

Я настолько поражен, что даже не прекословлю. Значит, спасать мир стало модной профессией. Вот нас уже двое. Или есть еще и третий?

А тем временем там, впереди, словно на маленькой арене, начинается поединок, который я бы и не стал так называть, потому что Маркус, хотя и умеет драться, почти не сопротивляется. Его рубашка мгновенно покрывается красным, а это значит, что он будет быстро терять силы. Руквуда он почти не задевает. А может быть, он сейчас не чувствует себя вправе драться в полную силу. Он же тоже знает, что виноват. Он падает на песок минут через десять после начала, сдаваясь, открывая себя для ударов, которые сейчас обрушатся на него, потому что по правилам поверженный противник получит столько ударов, сколько определит эта жадная толпа, пришедшая взглянуть на казнь.

- Двадцать, — кричат они сначала.

- Двадцать пять, пусть сдохнет!

- Пятьдесят! — орет какой-то законченный изувер.

После пятидесяти ударов фрагменты Маркуса Флинта извлечь из песка можно будет с большим трудом. Малфой переглядывается с Довиллем и выносит окончательный вердикт:

- Двадцать пять.

Так как Руквуд всерьез настроен убить Флинта, думаю, он вполне уложится и в двадцать пять. Я беру Кейт за руку и решительно говорю ей: