Степан Мазур - Изнанка Мира

Собака подошла к одной из могил и подняла переднюю лапу, указывая на свежий холмик. Аргону тут же прыгнул через решётку ограды и огромная, когтистая рука впилась в землю. Послышался вскрик. Демон на вытянутой руке поднял к небу небольшое тело в чёрном с лысой головой, белым лицом и бледными губами. Грязь и вода стекала с него, ноги беспомощно дёргались, глаза бегали, рот открывался в немом крике, снова что-то бормотал, беззвучно. Аргону сдавил шею сильными пальцами.

— Вот и встретились, — почти прошептал демон и, приблизив к себе убийцу брата, немного посмотрел в серые глаза, а затем сжал пальцы на горле некроманта.

Обмякшее тело свалилось в наполовину разрытую могилу.

Аргону непонимающе смотрел на поверженного врага, рядом снова перекидывался в человека пожилой оборотень. Когда трансформация завершилась, вервольф толкнул задумавшегося демона в бок, пожаловался:

— Я тут с тобой воспаление подхвачу! О чём задумался?

Аргону неспешно создавал людскую личину себе и одежду на двоих с оборотнем, нехотя буркнул:

— Валкар не мог проиграть этому слабаку. Почему так случилось?

— Не знаю, — честно ответил оборотень Кан и, не к месту хихикнув, добавил. — Может, у него не было такого же верного друга с острым чутьём, как у тебя?

Аргону на шутку не отреагировал. Демон повернулся к застывшим под дождём брату с ангелом и крикнул:

— Сар! Валкар не мог умереть в бою с этим…

Саркон кинул, скупо произнеся всего одно слово:

— Икзар.

Сумерки наползали неспешно. Солнце спряталось за серой пеленой облаков, не собираясь показываться до следующего дня. Воздух пропитался сыростью, дышать приходилось почти что паром, лёгкие то и дело хрипели от конденсата, словно вокруг стоял сплошной туман.

Духота и слабость проникали в каждую клеточку мощного звериного тела. Оно то и дело настойчиво требовало жидкости. Или лучше кровавого мяса, что вернее прибавит сил. И отдыха.

Завалиться на пару дней в сырой землянке на любимом камне и хорошенько проспаться — самое то.

Кан шагал, как всегда, молча. Белые, как первый снег, зубы стиснуты и губы сжаты в плотную линию. Лишь резцы немного торчали из-под верхней губы, почти как у волка.

Но новый хозяин леса не был волком. Он был человеком.

До той поры, пока его не стали бояться даже волки…

Слух уловил дальний приглушённый шум борьбы. На периферии зрения мелькнула смазанная картина возни в кустах. Стоило повернуться и приглядеться сквозь листву, как узрел кровавую битву Бурого медведя с диким кабаном. Бились на смерть — медведь оголодал по весне, а кабан защищал потомство.

Медведь когтистой лапой подранил кабана, тот ярился, стараясь подцепить на клыки или пнуть копытом. Но больше рычал, фыркал, истекая кровью и теряя силы с каждым мгновением. А косолапый близко не подходил, ждал момента, когда добыча совсем ослабеет, чтобы вторым мощным ударом довершить битву и вдоволь полакомится ещё живым тёплым мясом.

Зима была лютой, долгой. Звери проснулись отощавшими, готовыми драться с кем угодно за любую пищу, чтобы набраться сил. Слабые не долго не живут.

Хозяин леса выхватил из-за пояса широкий охотничий нож, затаился за деревом, ожидая развязки — он за зиму потерял сил не меньше, тоже надо восстанавливать.

Медведь, тем временем, молниеносно метнулся к кабанчику — те, кто думают, что медведь неповоротлив и неуклюж, нередко оказываются мертвы. Косолапый быстро настиг жертву и мощной пятерней со смертоносными когтями легко разорвал толстую кожу до кости. Следующим ударом медведь буквально вдавил вепря в землю.

На спине кабана остались глубокие раны, жилы и кости торчали наружу. Кабан захрипел, попытался отползти, оставляя на земле кровавую полосу, но лишь больше разъярил медведя. Запах внутренностей и крови пропитал окрестности, вызвав неподдельный интерес хищников по всей округе. Но как только чуяли рядом с добычей запах медведя, спешили прочь, поджав хвосты. С мохнатым хозяином леса мало кто брался сражаться… Бывшим хозяином.

У того, кого когда-то звали «человеком», было своё мнение.

Нож послушно лёг в ладонь. Бывший человек, уже не таясь, вышел на полянку, где происходила битва. Вышел, чтобы принять полноправное участие.

Медведь лениво повернулся: «Кто там такой смелый?» Пасть угрожающе оскалилась, тяжёлые жёлтые капли упали с клыков, и оглушающий рык прокатился по поляне. Трёхсоткилограммовая туша поднялась вертикально, раскинув передние лапы. Защищает добычу.

Лесной человек недобро усмехнулся, расправляя плечи. Глаза налились кровью, свирепел, разгоняя кровь по жилам быстрее, заставляя сердце биться в состоянии «охотника».

— Ты охотился на моей территории!

Голос истинного хозяина леса прокатился по поляне густой и мощный, полный уверенности и скрытой силы. Голос повелителя. Не подлого охотника с двуствольным ружьём и запасом патронов, а равного по силе медведю… Зверя!

Медведь замахал перед собой передними лапами с когтями — каждый, как скальпель хирурга. С оскаленной пасти продолжала капать слюна. Уже приготовился есть, а тут такая досада… Но ничего, он голодный, может съесть и этого двуногого. Он ведь грозиться отобрать добычу. Закон тайги суров: кто пытается лишить добычи — сам становиться добычей. Двуногого на поляну не звали. Сам пришёл. Мясо лишним не будет.

Глаза зверочеловека блеснули, нижняя челюсть выдвинулась, обнажая зубы, если и поменьше медвежьих, то никак не уступающие по остроте. То, что раньше было резцами, стало клыками. Бывший человек медленно пошёл навстречу медведю, раздвигая массивные, как скалы, плечи. Руки напряглись, под кожей обрисовались бугры, переместились к спине, под старую одежду, что когда-то была шкурой волку-одиночке, спустились к ногам.

Истинный Хозяин леса, с шестнадцати лет породнившийся с тайгой, приготовился к битве. Сошлись посредине поляны, оба под две сажени ростом, с угрожающе взлохмаченной бурой и русой шерстью. И если бы рядом был какой-нибудь посторонний наблюдатель, то он вряд ли определил бы, кто из зверей зарос больше: медведь или лесной человек.

Медведь не напал сразу, и Хозяин убрал нож в грубые ножны за пояс. Мохнатый в его глазах предлагал сначала помериться силами — стоял на задних лапах, раскинув передние, так же, как человек. Что-что, а повадки звериные давно изучил, знал все на зубок.

Тяжелые длани обоих легли на плечи друг другу одновременно. Оба напряглись.

Ноги словно вросли в землю. Мать-земля и лес давали силы обоим. Лицо бывшего человека напряглось, скулы заострились, белки покрылись красными сетями. Глаза запылали гневом, и белки почти превратились в сплошной кровоподтек — лапы медведя сдавили, словно в тисках.