Владислав Кузнецов - Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5)

Из двух зол выбрали третье — обратились в суд. Специальный, ярмарочный. Король в экономику, по традиции, не лез. Решались торговые споры — по неписаному обычаю, по церковному закону, да по волению судей. Заседавших непрерывно на возвышении вроде эшафота. Процедура оказалась простой: истцы покричали о своей обиде, и представитель короля в суде, сэр Эдгар, временный комендант, ставший постоянным, немедленно послал стражу за ответчиками. Пришлось Немайн слезть со своего трона, и — аккуратными семенящими шажочками, глядя под ноги — явиться пред очи высокого присутствия. Вместе с Дэффидом и Элейн.

Епископ Теодор, для разнообразия, выглядел именно епископом. В бело-золотых ризах и высокой митре он сошёл бы и за Папу Римкого. Собственно, он и был сам себе и Папа, и патриарх — и только Соборы были ему указка. Больше никому ирландские епископы не подчинялись. Итак, Теодор разоделся, как для рождественской службы, вид имел торжественный, важный, и слегка рассеянный. Причиной послужил переписанный Эйлет экземпляр валлийского Евангелия от Луки, преподнесённый ему поутру. В результате главный судья занялся скрупулезнейшим вывериванием текста, и мирские обязанности практически игнорировал, превратившись из представителя церкви в кивателя головой. Второй судья, сэр Эдгар, предвкушал пополнение гарнизона выздоровевшей сидой, и рисовал в голове тактические схемы: применение силы Немайн с башни, со стен, из под прикрытия щитоносцев… Его можно было понять — не каждому поколению генералов доводится приветствовать новый род войск! Будучи человеком справедливым, мог судить и не в пользу сиды. В случае явного и четко доказанного нарушения писаных законов. Которыми в городе служило старое римское наставление по крепостной службе. Толковая вещь, твердить которую после набега в ополчении заставляли каждого и каждую, включая больных и увечных. В наставлении много слов было посвящено снабжению, кое-что — делёжке добычи, и ничего — регулированию рынка.

Третье осталось свободным — ибо принадлежало голове гильдии ткачей, достопочтенной Элейн, оказавшейся ответчицей. На суд она явилась с младенцем, подвешенным через плечо. Сида старательно смотрела в другую сторону.

— Прошу стороны изложить дело, — возласил епископ, оторвавшись от пухлой тетради. Пока он не нашёл в переводе огрехов. И это радовало. Конечно, именно Ирландия несла в этот век пламя веры окрестным народам, не Рим и не Константинополь. Но этот свёточ был запален лучиной из Уэльса. И уже поэтому валлийцы заслуживали права читать Библию и служить на родном языке…

Выборные от иноземных купцов немедленно обвинили сиду в скупке. Элейн пожала плечами. Для неё скупка означала гарантированный сбыт товара. Зато епископ Теодор обеспокоился, спросил, давно ли Немайн исповедовалась, и вообще — как саксонский угол соотносится с её проповедями против ростовщичества. Совершенно, по его скромному мнению, справедливыми. "Саксонским углом" успели окрестить корнер. Из-за английского термина, запущенного Немайн.

— Ростовщик торгует временем, которое создано Господом. Это грех. Я — торгую тканью, которая создана людьми. Привилегию гильдии не нарушаю, хлеб у ткачей не отбираю, наоборот, даю гарантию. Это не грех. Сырой же шерстью и сырым льном торговать не совсем хорошо. Не прямой грех, но сомнительно, ибо плоды тварей Господних и земли, а не человеческих рук. Лучше сделать из них ткани, и дать этим пищу и достаток людям той страны, земля которой родит это чудо.

— О тканях. Какую цену считает справедливой гильдия? — спросил сэр Эдгар.

— Выставленную Немайн, и ни оболом меньше.

— Какую цену считают справедливой покупатели?

Покупатели сговорились сбить цену вдвое. Впопыхах.

— На прошлой ярмарке было на треть больше, но никто не жаловался, — заметил епископ, давайте посмотрим, что у нынешней цены внутри, и правда ли, что Немайн Шайло вздумала неправедно обогатиться. Во сколько оценили свой труд ткачи?

Спасибо Элейн — уж она-то знала, как ограничивают цены. Спасибо Дэффиду, который заставил всё пересчитать любимые валлийцами трижды три раза… Клирику оставалось набрать побольше воздуха — заживающий ушиб не забыл о себе напомнить — и начать разъяснять структуру цены.

— … Таким образом, торговая надбавка составляет сто тридцать три тысячных всей цены, но одна пятнадцатая, или шестьдесят шесть тысячных идут в уплату гильдии за рализацию товара. В результате мой заработок составляет шестьдесят семь тысячных цены…

Средневековые обычаи крепко били по торговой надбавке. «Божескими» считались те, что не превышали восьми процентов. Исключая налог. А поскольку гильдейская привилегия ткачам была дарована римскими императорами, дополнительная плата за их услуги и получалась налогом. Имперским налогом, выданным в откуп. Обычное дело… сида замолчала. Ожидая поддержки — но епископ Теодор не успокоился.

— А пряжа?! — горестно возопил он, — Сие есть плод трудов человеческих, но ты не продаешь его заморским купцам ни по какой цене, ни по разумной, ни по безбожной!

— А она в большей степени продукт животных и растений, или человеческого труда?

— Сразу видно, что ты никогда не сиживала за веретеном, дочь моя.

— То есть я не права? — пряжу Клирик изначально отнес с «серой» зоне. Что ж, репутация ярмарочного суда Кер-Мирддина тоже неплохое достояние.

— Не совсем. В ней меньше труда, чем в ткани. Поэтому, если есть свободные руки, готовые кормиться ткачеством, продавать пряжу иноземцам и верно, грех. Но сейчас пряжи избыток, а потому — продай её этим людям по достойной цене. Не слишком высокой.

— Хорошо, преосвященный Теодор. По той, что купила, плюс плата за хранение.

Сэр Эдгар немедленно согласился, что плата за хранение обязательна. Уж он — то знал, какой геморрой охрана складов.

Этой победой — допустимым уровнем уступок — иноземцам пришлось удовлетвориться. Когда они, ободрёные успехом, попытались на тех же условиях отсудить сырые лён и шерсть, Немайн уперлась и обосновала высокую потребность в сырье византийским контрактом. Пришлось купцам развязывать мошну. Тем более, что стружку с них сняли тонкую. Торг был закончен, настало время подсластить сделки. Разумеется, в "Голове Грифона".

И, разумеется, центральной фигурой оказался сэр Кэррадок. Клирик ожидал помеси рыцарского романа с охотничьими байками — но ошибся. Рыцарь словно докладывал результаты разведки.

— Злые фэйри совсем распоясались, — вещал он, сквозь шапку пены разглядывая Немайн, — но благодаря твоей бумаге на моей стороне была сила светлых! Иначе не знаю, что бы со мной и было. По хуторам стоит плач и жалобы на воровство. Жестокие шутки фэйри шутили и прежде — но никогда не воровали такого количества вещей. Причём тащат буквально всё, что плохо лежит. Что лежит хорошо, перекладывают и тоже уносят. Слухи указывают на дубовую рощу, ту, в которой стоял камень друидов. Я ездил туда, и убедился, что слухи не врут. Видел красных курток: рыжие, посветлее нашей сиды, ходят по двое или трое. На одну из пар напал — Бог отвёл их чары, и одного удалось поразить стрелой. Как он выл! Четыре стрелы я пустил мимо — вы знаете, как я стреляю! Впрочем, эти фэйри, и правда, ловкие и вёрткие, они смогли затеряться в чащобе. Из которой полетели стрелы. Било лучников пять или шесть, из-за деревьев — и я счёл за благо отступить. Одна из стрел застряла в луке седла, ещё одну поймал щитом. Вот они.