Юлия Шолох - Звериный подарок

— Птицу! Самую выносливую, немедленно!

Написать донесение Улем успел до того, как птицу подготовили. Выбрали сокола, он выносливей, и шанс, что его съедят по дороге, меньше, чем когда летит голубь. Хотя когда птица летит над Старым лесом, неважно, какого она размера.

Прикрепив записку к лапе, Улем выпустил сокола, надеясь, что успел. Если бы он верил в богов, пожалуй, даже попросил бы у них помощи. Если бы верил.

С утра уже проснулась, ощущая жгучий стыд. И не только за брошенную кучей на полу одежду. За то, что мне стало плохо на глазах у Ждана. За то, что я пила. За то, что к Радиму приставала безо всякого повода. Ведь мое поведение можно оценить как приставание? Он, скорее всего, не помнит, но ведь Ждан видел, значит, расскажет друзьям-то.

Ох, эти волки! Все началось, когда они появились в моей жизни! Разве я могла подумать когда-нибудь, что за вечер сделаю столько постыдного одновременно? Все из-за них наперекосяк, не знаю уже, что правильно, что нет!

Кстати, волки! Я одеваюсь быстро, хотя получается не очень, и несусь вниз по лестнице.

На сеновале никого нет и коней в конюшне тоже. Почему мне вдруг так грустно? А еще почему так… страшно? Страшно оттого, что они могли уехать, совсем уехать, без меня? Нет, не могли они меня оставить! Точнее, если бы оставили, то это ведь хорошо, я ведь сама хотела? Ведь только вчера жизнь с братом казалась мне лучшей из всех возможных.

Так, пока думать ни о чем не буду. Надо поесть. На кухне Настасья режет овощи для похлебки. Отложила нож на минутку, налила мне чаю и хлеба с сыром дала. Поглядывает с улыбкой, и так стыдно, что она меня видела пьяной, да еще и ночью наедине с Жданом.

— Извини, — вдруг говорю.

— За что? — У нее чуть морковка из рук не вывалилась, была поймана за самый хвостик.

— За мое поведение.

— Тоже мне поведение, тебе далеко… до брата.

— Да? О чем ты?

Она тут же краснеет и молчит. Похмелье сделало меня немного глупее, и не сразу понимаю, о чем речь. О Санькином предложении, которое она восприняла, как неприличное! Но… осталась рядом, работает на него. Неужели так любит?

— Насть, я тебе скажу кое-что, а ты можешь даже не отвечать. Там, где Санька вырос, парень, полюбивший девушку, никогда не посмеет просить у ее родителей руки, не заручившись предварительно согласием любимой. К родителям идут, когда неважно, хочет девушка замуж или нет. Когда насильно выдают.

Настасья не глупа и сразу все понимает. Резко хватается за все подряд — картошку, свеклу, хлеб, посуду. Хватается и тут же бросает. Наконец замирает, с надеждой смотря мне в лицо:

— И что делать?

— Скажи ему, что согласна. Или скажи, пусть к родителям твоим сразу идет.

— Но… столько времени прошло. Может, он…

— Но он же тебя не выгнал.

— Да, но…

— Ну, как хочешь. Можешь вести себя, как дура, и продолжать не замечать очевидного.

Она вдруг фыркает и та-ак смотрит на меня.

— Судя по всему, — голосок у нее, оказывается, бывает весьма едким, — я тут не одна такая… дура.

— Ты о чем?

— Да так… слышала вчера кое-что, когда вино им таскала. А таскала часто.

— И что ты слышала?

— Не скажу. Они с Саньки слово взяли молчать, и я буду делать все, как он обещал.

— Ну, скажи, — вдруг прошу, — помоги мне, я ведь тебе помогла.

Вдруг в ее глазах появляются слезы.

— Так нечестно, — шепчет.

Через пару секунд отступаю. И правда, нечестно, сделать что-то хорошее, а потом плату за это просить. Даже в такой сложной ситуации, как моя. Как не повезло, знала бы заранее, что она что-то слышала, поменялась бы секретом на секрет. Но так…

Я сразу извиняюсь, а тут и топот с лестницы раздается, вперемешку с жалобными стонами. Санька вваливается на кухню, натыкаясь на стены и ревя, как медведь-шатун.

Смеха удержать не удается. Он падает рядом на лавку, а Настасья уже тащит кружку холодного кваса. Одной мало, брат выпивает за один присест и тогда получает сразу целый кувшин.

Вот третья кружка кваса привела Саньку в более-менее устойчивое состояние, глаза прояснились и смотрят вполне осознано. Зачем же морщиться и отворачиваться? Думает, пожалею? Как бы не так!

— Сань, и что вчера творилось? — невинно спрашиваю. — Чего они от тебя хотели?

— Только не сейчас, — стонет мой несчастный брат. Зря!

— Сейчас. Во сколько обоз, который меня должен забрать? Они все знают?

Он немного молчит, смотрит уже серьезно.

— Да, они все знают. Ты не поедешь с обозом, а поедешь дальше с волками.

Вначале я не верю. Ждала, конечно, какой-то гадости, но такого! Мой брат переметнулся на другую сторону?

— Сань, я не понимаю! Вчера еще ты меня всеми силами уговаривал бежать, пока не поздно, а сегодня? Что случилось?

— Был не прав. — Санька задумчиво щупает левый глаз, как будто проверяет, на месте ли тот.

— Объясни, почему.

— Не могу, я обещал.

— Да что значит не могу? Дело меня касается! — вдруг злюсь я. — Что вы все сговорились, передают туда-сюда, как предмет, и даже не спрашивают! Как… ты мог?!

— Ой, Дарь, — невозмутимо вздыхает Санька, укладывая голову в ладонь. — Послушай меня, я ведь тебя люблю. Слушай: верь им, как мне. Все, что волки говорят, я одобряю. Каждое слово. Поняла? А после завтрака тебя приоденем, отправишься в таверну и скажешь, что согласна ехать с ними дальше.

Брат очень внимательно смотрит на меня:

— Поверь мне, Дарь.

И я… верю ему. Никогда никто не заботился обо мне больше. Продать свое дело, чтобы попытаться спасти сестру от ужасной чужеродной напасти, способен далеко не каждый. Кому же еще верить? И кроме этого, я не хочу, чтобы из моей жизни исчез он… исчез Радим. Вчера ночью представила, что его не будет рядом, и… это было страшно.

Ну а с остальным все равно разберусь рано или поздно. Нет такого секрета, о котором в конце концов кто-нибудь не проболтается.

Хорошо, сделаю, как сказал Санька. Киваю.

Настасья ставит перед ним тарелку с молочной кашей, как будто он маленький. Санька с детства такую не любит, но надо же, ест! Жует тщательно, хотя и без удовольствия.

Прилежно очистив тарелку и запив чаем, отрывает наконец от Настасьи глаза и ведет меня в магазин. Я сюда только разок заглянула, когда приехала, а теперь можно и осмотреться. Магазин как магазин, по крайней мере, как я их себе представляла. Прилавок, заваленный тканями, диванчики для ожидающих, примерочные. Продавец — молодой парень, юркий, как ящерица, и на вид хитрый. Наверное, у других не покупают.

Санька объясняет ему, что за вещи надо принести. Тот сразу скачет в подсобное помещение и шумно там копается.

Вообще одежды у меня достаточно, лишнее тащить через лес не хочется, так что не понятно, к чему все эти сложности.