Виталий Башун - Звезда конструктора-2

Когда закончил работу сил почти не осталось, но чувство незавершенности не давало отвернуться и отключиться. Что я еще мог сделать? Все, что умел, уже применил и мог бы собой гордиться – зачет на начинающего храмового целителя был бы наверняка принят строгой комиссией. Однако жизнь моей пациентки по-прежнему балансировала на грани между жизнь и смертью.

Ой и дура-а-а-а-ак же я! Это если подумать разумно. Меня ждут в столице княжества для вручения награды, которую я не собираюсь получать. Меня ждут интриги на высшем уровне, когда я раскрою свое инкогнито, но в тепле, безопасности и с бокалом легкого вина в руке, к тому же я уже придумал, как перехитрить всех интриганов. Меня ждут лаборатории и мастерские. Меня ждут ребята из моей роты. Во всяком случае те, кто выжил. Уверен! Ждут! А я…

А я не придумал ничего умнее, как взрезать аурным когтем вены на запястьях у себя и девушки, соединить их вместе и направить поток крови в ее организм.

Эту процедуру я тоже проделывал не раз. Бывает достаточно раненому добавить крови и он начинает чувствовать себя гораздо лучше. Некоторые после вливания даже идти могли самостоятельно. Утверждали, что моя кровь обладает целительной силой. Не знаю, правда или нет – никогда не задумывался. Просто старался во время вливания крови иметь контакт с деревом поздоровее или на крайний случай с кустом, хотя бывало что и болотными растениями приходилось обходится. Я нагло тянул соки из растений. Лес не возражал и вполне может быть что-то туда добавлял. Возможно кое-что перепадало и ребятам-девчатам. Во всяком случае, я особых неудобств, лишившись пары стаканов крови, не испытывал и восстанавливалась она у меня на удивление быстро.

Большинство во время процедуры, те, кто в сознании был, конечно, – вот смех-то – начинали с самым серьезным видом что-то бормотать, а потом уверяли, что по жизни мои должники, лес клятву принял и они, дескать, мне теперь ближе, чем родные братья и сестры. А те кто не имел возможности бормотать, придя в сознание, страшно сокрушались и буквально требовали от меня провести ритуал братания. Хорошо хоть девушки, которых у нас в отряде хватало, все были эльфийками и не претендовали на роль большую, нежели сестра. Печать Альмилиры не давала им возможности закрутить роман с командиром. Причем претендовали на роль младшей(!) сестры. Это эльфийки-то, в большинстве своем старше меня в несколько раз.

Я относился к этому просто – и без того мы были неким боевым братством – надо вам чего-то больше, так и пожалуйста. Лишь бы работе ратной не мешало. А то, что на войне очень популярны всевозможные верования и мешать людям в их искреннем стремлении опереться на любую высшую силу не нужно, это я понимал прекрасно.

Моя подопечная, увидев, что я делаю, округлила глаза настолько, что могла бы конкурировать с любой эльфийкой. В ее взгляде и до этого светилась безмерная благодарность – видимо мне удалось существенно облегчить ее страдания – а теперь и вовсе глаза наполнились слезами, по щекам пролегли чистые и соленые дорожки, она что-то зашептала, глядя уже не на меня, а строго вверх. Туда, где за грязной и местами рваной тканью палатки должно быть небо.

Она закончила шептать, глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Тут на меня накатило. Волна крупных мурашек приятно щекочуще прокатилась по всему телу с кончиков пальцев ног до самой головы, где мурашки трижды протопав по кругу – лоб, затылок – вдруг вспорхнули яркими звездочками перед глазами и пропали. На тело навалилась запредельная усталость и апатия.

Ну вот я и познал теперь на практике, как она выглядит – смерть от слишком большой потери крови. А может еще побарахтаюсь? Последним усилием я направил импульс закрытия ран у меня и девушки, хотя уже почти в бреду мне показалось, что это было излишне и раны затянулись сами. Но чего только не покажется в таком состоянии?

Что происходило потом помнится настолько смутно и бредово, что до сих пор не знаю сон был, явь или все же сон пополам с бредом.

Какие-то люди заполнили вдруг все свободное пространство. Некто старый и властный склонился над моей раненой, потребовал световые амулеты и побольше:

– Ого! Кто же тебе так вовремя помог? Не иначе жрец – их стиль. Но вот работа немного грубовата, спайки могут образоваться, но резать и шить заново не будем…

Потом команда что-то вроде:

– Грузите на носилки! Да осторожнее, остолопы, осторожнее!!

– Этого со мной в палату! – кажется голосок моей подопечной, но сколько властности в тихом почти шепоте.

– Не положено! Мужчина! Простолюдин!

– Молчать, лейтенант! Это приказ!

Вот это – да-а-а! Опять она! Я даже чуть-чуть дернулся, чтобы выпрямиться по стойке «смирно», хотя команда явно не мне адресовалась. Вообще-то в адъютантах у командующих обычно ходят старшие лейтенанты, но у такого(!) командующего мог быть и «целый» капитан. Не мудрено, что девушка тут всех подряд строит.

Чувствую покачивание носилок. Меня куда-то несут, потом теплая вода. Ее много. Моют? Моют. И довольно бережно. Так, что я снова возвращаюсь к реальности (или привычному бреду) на ласковых простынях, чистеньким, аж до скрипа и… накормленным. Когда только успели?

Снова полный мрак и новый акт бреда. Снова носилки, куда-то везут, потом грузят… вроде паровоз неподалеку пыхтит… перестук колес на стыках рельсов, перевязки, кормежка…

Сколько это продолжалось трудно сказать. Если не ошибаюсь, то дня три. Может четыре. Я просто в один из моментов проснулся, будто не было грязной соломы на полу рваной палатки и девушки, боровшейся со своей болью и смертью. Однако то, что я лежу в купе санитарного поезда на верхней полке, понял отчетливо, а по говору на перроне вокзала, где стоял наш состав – что по-прежнему «в гостях» у гоблинов. Если там в палатке у меня были хорошие шансы сойти за своего, то здесь они снизились до самого минимума. Контрразведка у гоблинов на высоте и уж проверить, что за фрукт прибыл на санитарном поезде, они не преминут в самые кратчайшие сроки. И что же они выяснят? Даже если сочтут нормальным отсутствие документов, то уж пробить мой портрет и сравнить с теми, кто на самом деле должен(!) был (или даже просто мог) находиться на том самом перроне, опять же, не слишком сложная задача.

И что мне теперь делать? Когда вскроется правда, запрут ведь за железную дверь с толстыми решетками и дознаватели с добрыми-предобрыми лицами начнут задавать совершенно недобрые вопросы.

Снова санитары перекладывают меня на носилки, выгружают из вагона и носилки аккуратно вталкивают внутрь санитарной магереты. Рядом становятся носилки с моей подопечной, дверцы захлопываются и мы едем. Девушка спит и, судя по состоянию ее ауры, с ней все более-менее хорошо.