Алан Троуп - ЛЮДИ КРОВИ

Еще я думаю о вопросе, который задала мне Элизабет прошлой ночью:

– Когда ты меня встретил, ты, наверное, решил, что научишь меня жить по-человечески?

– Да, – ответил я.

– Только одного ты не учел!

– Чего же?

– Что, может быть, это я наконец научу тебя жить по-драконьи!

Катер резко швыряет в сторону, и меня бросает к стене каюты. Лодка вертится на месте, не слушаясь штурвала.

– Питер! – беззвучно окликает меня Элизабет.

Я сразу понимаю, что она за бортом.

– Питер! – зовет она, и по голосу я чувствую, что с каждой секундой она отдаляется от меня…

Я вскакиваю на ноги, бросаюсь к штурвалу. Успеваю добежать, прежде чем очередная волна обрушивается на нас. Катер продолжает крутиться на месте.

– Элизабет, ты ранена? – спрашиваю я, навалившись на штурвал и пробуя выправить катер.

– Нет… пожалуй, нет,- отвечает она- Я не понимаю, как это случилось. Волны огромные. Одна просто смыла меня с мостика… Питер, я не вижу катера!

Счастье, что Джереми Тинделл в свое время разорился на автопилот1

– Не волнуйся, – беззвучно говорю я Элизабет, – мы всегда сможем найти наш катер.

– Мы?

– После всех трудов, которых мне стоило найти тебя, неужели ты думаешь, что я соглашусь тебя потерять? – мысленно бормочу я, стягивая с себя

одежду. – Я лечу искать тебя. Прими свое настоящее обличье. Так ты станешь сильнее.

– Хорошо, Питер, – послушно отвечает она.

Я удивлен: она и не думает со мной спорить! Распахнув дверь, я выбегаю на палубу и с разбега прыгаю за борт. Дождь застилает мне глаза. В падении я меняю обличье и пытаюсь лететь. Но шторм сильнее меня. После тщетных попыток лететь против ветра я опускаюсь в воду.

– Питер! – зовет моя жена.

– Сейчас, сейчас, Элизабет! Ты можешь определить, где я сейчас?

– Это очень далеко.

Я знаю, что мы оба достаточно сильны, чтобы выдержать более-менее серьезные испытания,' но я вовсе не уверен в том, что Элизабет это понимает.

– Не волнуйся! – передаю я ей. – Вода теплая.

Все будет в порядке.

– Мне будет спокойнее, когда ты найдешь меня.

Прямо передо мной набухает огромная волна. Поднырнув под нее, я пытаюсь сориентироваться, в какой стороне Элизабет. Я стараюсь прилагать как можно меньше усилий, работая в основном хвостом и крыльями, совершая мощные, но достаточно редкие толчки, продвигающие меня вперед.

– Я плыву к тебе, – говорю я. – Плыви ко мне.

Ты можешь! Плыви под водой. Так легче бороться

с волнами…

– Да, Питер.

Расстояние между нами медленно сокращается. Я остаюсь под водой до тех пор, пока не чувствую жжения в груди – легкие устали. Тогда я ненадолго выныриваю, чтобы глотнуть воздуха, потом снова ныряю, – и все сначала. Я выпадаю из времени, я уже сбился со счета, сколько волн прокатилось надо мною. Вынырнув в очередной раз за глотком воздуха, я ложусь на воду и осматриваюсь. Ничего, кроме серого неба и волн, накатывающих одна за другой. Снова ныряю и плыву вперед. Доберусь ли я когда-нибудь до нее в таком бурном море? Наконец Элизабет подает голос:

– Питер, я чувствую, что мы уже совсем близко

друг от друга. А ты чувствуешь?

Я останавливаюсь и сосредоточиваюсь на определении ее местоположения.

– Да! Чувствую! – беззвучно кричу я и бросаюсь ей навстречу. Нас подбрасывает очередная волна. Мы падаем в объятия друг друга. Я укрываю Элизабет своими крыльями, и мы плывем, нежно

соприкоснувшись головами.

– Не сердись на меня, Питер, – говорит она.

– За что мне на тебя сердиться?

– Я была неосторожна. Если бы это случилось дома, папа был бы в ярости. Он терпеть не может неосмотрительности. Он наказывает нас, даже маму, когда мы делаем глупости.

– Но я не твой отец, – говорю я, еще крепче обнимая ее, радуясь, что нашел ее и что с ней все в порядке. – Ты ничего такого не сделала. Просто сегодня сильный шторм.

Мы долго-долго молча качаемся на волнах, поддерживая друг друга на плаву. Наконец шторм утихает. Когда ветер прекращается, мы поднимаемся в воздух и начинаем искать наш катер. В сумерках Элизабет довольно быстро обнаруживает его. Он примерно в пятидесяти милях от того места, куда мы с ней приплыли. Он по-прежнему, как ни в чем не бывало, движется на север. Мы опускаемся на палубу совершенно без сил. Смеемся от радости, что снова чувствуем под ногами твердую опору. Быстро превращаемся в людей и спускаемся вниз, в каюту. Голод и холод не дают нам уснуть сразу. Элизабет ищет полотенца, а я проверяю приборы и устанавливаю наше местоположение.

– Еще пара дней – и будем дома, – говорю я, размораживая мясо в микроволновой печи.

Мы насухо вытираемся, набрасываемся на еду, а потом, улегшись в постель, крепко прижимаемся друг к другу, чтобы согреться.

– Питер… – говорит Элизабет.

Я киваю с закрытыми глазами.

– Ты меня любишь?

Этот вопрос заставляет меня открыть глаза. Взглянув на Элизабет, я вижу в ее взгляде неподдельное волнение и отказываюсь от искушения ответить ей поцелуем. -«Как глупо, – думаю я, – что такая тесная связь, какая существует между нами, до сих пор не имела никакого словесного выражения! »

– Конечно, люблю! – отвечаю я. – У нас все гораздо серьезнее, чем просто…

– Хлоя только и говорит о любви, – перебивает меня Элизабет. – Начиталась в своих книгах. Она говорит, что это чувство захватывает тебя всю. Но мама считает, что это чепуха, что любовь – это для людей. Она говорит, что мы устроены иначе.

Я беру руки Элизабет в свои, смотрю ей в глаза:

– Но я люблю тебя. Я хочу всегда быть с тобой.

Она вздыхает:

– Я тоже всегда хочу быть с тобой. Ты это знаешь. Ни у кого из нас нет выбора. Но сегодня, когда ты нашел меня в воде… я почувствовала нечто большее. Это… как будто ты прикоснулся к чему-то во мне, чего еще никто не касался… Только…

– Что «только»?

– Я не уверена, что это и есть любовь,- пожимает плечами Элизабет.- Я не знаю, какой она должна быть – любовь. Но я не хочу, чтобы ты расстраивался из-за моей неуверенности…

Я мечтаю, чтобы она сказала, что любит меня, но, даже очень желая этого, понимаю, что и сам знаю о настоящей любви не больше нее. Мне известно, что люди умеют любить. Когда умерла моя мать, я видел, как страдал мой отец. Он выл, ревел, крушил все вокруг себя. Я даже прятался от него несколько дней. Интересно, могу ли я к кому-нибудь испытывать столь сильные чувства Повергла бы меня в такое же отчаяние смерть Элизабет? Единственное, в чем я уверен, – это наша неразрывная связь, настолько прочная, что, кажется, ее можно пощупать рукой. Пока мне этого более чем достаточно.

– Я не расстраиваюсь. Я знаю, что у нас есть очень многое, – говорю я.

– Хорошо, – она сжимает мои ладони в своих. – Как хорошо, что ты понял меня!