Степан Мазур - Клятва рода

Родослав вздохнул, потягивая горячий сбитень с черникой, ответил:

— Дионис был дивным архитектором. Он мог воздвигнуть для мира что-нибудь затмевающее Колосс и Александрийский маяк, но твои беседы «в жизни надо все попробовать» привели его к вечному веселью. И скольких потом в этом убедил он? А скольких продолжают убеждать его последователи?

— Да ладно, не бурчи. Я, что ли, кристалл атлантов активировал?.. Знатно волна пошла… — Рыжий развел руками, задевая блюдо с вымоченной в вине крольчатиной. Но до пола оно не долетело, плавно вернувшись на место.

— Нечего было совращать все, что движется и нет! — гаркнул синеглазый, оставляя сбитень и принимаясь за греческий салат.

— Ты еще про Содом и Гоморру вспомни. Как тебя Велес развел на подработку? В итоге ты вне игры, а он бог, — засмеялся Миромир.

От этого смеха завибрировало помещение.

— Он и так был богом. Только чуть поменьше рангом, Янус похлеще тебя. С тобой можно много спорить, но не у моего сына имени нет, — ответил Родослав, убирая вибрации. Эту башню он любил. И Гитлер в свое время передумал подрывать знамя Франции.

— Еще не время, — буркнул рыжий.

— Ты обломаешься. Ты говорил мне про его союзников. Да, Меченый долго был один. Зато потом? Иштар, Арес, Перун, Велиал… Тех, кто не дожил, перечислить?

— Тех, кого ты остановил?

— А что, я должен был смотреть, как они сжигают все «посевы»?

— Никто и не надеялся. Тех, кто выжил, вполне хватило на обновление.

— Я своего племянника не трогал. Разве тронешь ты своего?

Миромир посмотрел на залитые жиром пальцы, перевел тяжелый взгляд на брата:

— Когда же ты скажешь Скорпиону о родстве? Объяснишь дитятке, почему поставил этот эксперимент с выживанием. Кто больше ненавидит детей? Неужто я? Или не решишься сказать? Правда сама всплывет, знаешь.

— Когда схлынет первый порыв или когда покажется мать.

— Да, черт возьми. Детишки похожи. Оба в мать: чернявые, зеленоглазые. Им не достались наши плечи, наш рост. Верно говорят — мельчает народ. Наши правнуки будут еще слабее?

— Мне бы внуков дождаться. Дед не заводил потомства миллионы лет, отец — сотни тысяч лет, мы десятки тысяч, а сколько понадобится нашим детям? Если сила передается с такой скоростью…

— Зачем? — резко оборвал рыжий.

— Что зачем?

— Твой сын сломал Барьер и поставил снова, — напомнил брат события последних месяцев.

— Предпочитает развиваться по времени. Не скачет вперед. Осознание своих сил без знаний контроля опасно. Зачем тебе новые Потрясения? Хороший мир, не резервация какая-нибудь…

— Он мог сидеть с нами.

— Твой тоже мог, но не стал.

— У него много работы, — пожал плечами Миромир.

— Ты лжешь даже самому себе. Неудивительно, что твой сын перестал тебе доверять. И этот брат говорит мне про отцовство…

— Мой сын обратился за помощью к тебе, а не ко мне!

Башня снова завибрировала. Родослав повторно сконцентрировался на вибрации, обронил:

— Я не пытал его собственными руками!

Вибрация погасла так же резко, как началась.

— Я хотел срезать эти знаки на всех уровнях, — взгляд Миромира притух, плечи поникли. Гусиная печень, намазанная на зажаренное мясо редко встречающейся в природе двуносой собаки, перестала терзать аппетит.

— Почему же не начал с себя? Или меня? — Родослав попытался припомнить, сколько раз они загоняли друг друга в угол так, что оставалось лишь нанести последний удар? То ли сил не хватало добить, то ли понимание приходило раньше.

— Ты можешь обидеться, а я как-то… крови боюсь, — снова пожал плечами рыжий сын Световита, заливая подбородок соком с корочки мяса с намазанной на нее печенью.

— Испанские сапоги, четвертование, колесование, гильотина, срезанные на солнце веки, снятие скальпа, набитая соломой шкура, крюки под ребрами, сажание на кол, пылающие костры, демонократия… — с ходу напомнил Родослав. — Кто там крови боится?

— Не порть аппетит, ты тоже был молодым. Кто старое помянет, тому бог Один одноглазый друг.

— А кто забудет, тот вовсе с Хароном дружит… Твой сын поднял под знаком пятиконечной звезды огромные державы, ослабляя нити воздействия твои и мои. И в этот момент ты проявляешь вдруг «отцовские чувства»?

— Ты не поддержал развитие ислама, не желая оставаться в Средневековье, так почему в данный момент добиваешь Волохатого? Пусть себе скрывается среди людей.

— Он встал с трона, но никуда не ушел. И дело не в Средневековье. Меня, как и Природу, привлекает разнообразие видов, а не одно знамя. Сам знаешь, стоит одной религии стать преобладающей, слившись в одно целое со всеми прочими, как тут же появятся ветви, иные толкователи, дочерние конфессии, умеренные последователи, радикальные, полные отрицальщики, тотальные фанатики… Все вновь закрутится и начнется такой же бедлам, как и раньше. Так какой смысл в становлении единоверия? Пусть будет выбор.

— Да брось, после зачистки вполне могли разделить на пару лагерей, не больше. Реформаторы будут всегда, но не десятками тысяч мнений.

Родослав дожал:

— От тебя отвернулся собственный сын! Самый верный реформатор. Ты думаешь, я должен остервенело цепляться за прошлое?

— Он молод… Ты же никогда не отличался благоразумием. Как говорится — в семье не без уродов.

— Лилит не повезло, когда первым повстречала тебя. Выбравшись из подземелья, на кого только не наткнешься. Шляются всякие, от ледника убегают. Не повезло. Так что, теперь за невезенье всю жизнь расплачиваться?

— Ты хочешь узнать, что она в это время ощущала? Я покажу тебе, дай-ка руку. — Миромир усмехнулся, и Родослав отключился.

Палестан.

Много лет назад.

Босые ноги ступали по жесткой, прожженной неземным огнем земле. Ступни должны были обуглиться и сгореть, но зеленоглазая девушка не замечала этих мелочей. Из ранга людей ее вывели тьму лет назад. Взамен получила кое-какие способности.

Лилит покинула земли ада. Впервые с момента ее добровольного изгнания. Семьсот с лишним лет она ждала встречи с любимым во тьме подземелья, пока срок его жизни на земле не истек. Но Адам и Ева покинули землю в одно время. И Лилит за века добровольного заточения так и не решилась приблизиться к нему, когда Ева рядом.

В один момент в груди что-то надломилось, и сердце запросилось на волю, прочь из подземного царства. К свету, далекому, младому, новосотворенному миру, навстречу неизведанному. И она впервые послушала сердце, уйдя прочь из царства тьмы.

Девушка была нага, и солнце немилосердно жгло молочную кожу. Долгое пребывание во тьме не лишило зрения, но забрало живые краски. И сейчас светило жгло, покрывая красным налетом, что к ночи остынет и оставит следы ожога — ровный загар.