Степан Мазур - Клятва рода

«Скорпион?» — подумал Сема, расплывчатым зрением собирая картину в одно целое.

Мешали черные мухи, плодящиеся перед глазами с завидной скоростью. Куда там кроликам.

— Не преувеличивай своих возможностей, баньши. Тебе семьсот лет, мне в семнадцать раз больше.

«Хотя какой, к черту, здесь может быть Скорпион? О бредни мои, бредни! Мозг, сколько еще ты покажешь мне картинок, прежде чем вернется настоящий мир? Тот, физический, который казался таким понятным в детстве».

— Ты переступил владения! — просипела придавленная к стулу старушка.

«Опять же, если подумать, в моих глюках должен быть Скорпион. Хоть какой-нибудь. Пусть будет хотя бы такой», — снова подумал Сема и улыбнулся висящим шприцам.

Широко улыбнулся. Улыбкой камикадзе.

— Удельные земли князьков теперь принадлежат всецело мне! Разграничение Велеса отменяется.

Толстый стеклопакет вынесло на улицу вместе со старушкой. Крик баньши, не столько истерзанной стеклом и ударом, сколько откачанной силой, слился со свистом сотен шприцев. Они моментально догнали пособницу и пропороли старую, дряблую кожу. Она больше не могла вселяться в предметы или менять структуру тела. Меченый забрал весть потенциал, все возможности. Асфальт принял древнюю бестию, как любой материальный предмет весом больше пера. Принял такой же, какой она умерла шесть веков назад.

Гость подошел к окну и сел на подоконник. Обычный голос, чем-то похожий на голос брата, донесся до Семы:

— Вот же старая валлийская дура. Нет чтобы спокойно гулять на свадьбе внуков… Так она ж и там проклинать начала. Но и на самый тяжелый сглаз найдется проклятие потяжелее… С тех пор могла только о смерти бурчать, сама не ведая смерти… Тьфу, черт, с братом поговоришь, сам говорить, как он, начинаешь… Так о чем это я? Ах, да. Баньши. Воет о смерти и предметами гремит, как жалкий полтергейст.

«С кем это он говорит? Оправдывается, что ли?»

— Вот скажи мне, Сема. Ты же тоже ему брат. Он всегда такой упрямый?

«Ну, все, шприцы со старушками кончились, теперь с галлюцинацией разговариваю. Пусть это и меньшее из зол за последнее время».

— Ваше благородие, вы, когда в зеленого слоника превратитесь, вы повторите свой вопрос на арамейском, а сейчас мне некогда — умирать надо. Там, в другом мире, — просипел на одном дыхании Сема, предчувствуя скорый кашель.

Кашлять раскаленно-сухим горлом — все равно, что выплевывать внутренности, получив под дых бревном.

— Кто тебя отпустит, белоснежка? Никак намаялся уже по жизни? Если ты брат моего брата, то способен меня понять. Вот скажи, почему, даже когда их время вышло, они не уходят? Мне что-то плетут про баланс забытого Чистилища, я свято блюду все правила, но когда приходит мой черед и я сажусь на трон, Велес вдруг забывает в старом «офисе» какие-то вещи и раз за разом возвращается под надуманными предлогами.

«Спокойно ночи, мама. Я уже позавтракал».

— Блондин, только не делай вид, что умираешь. К смерти готовиться бесполезно. Они сама приходит. Без приглашения. Свой смертный час знают только святые и пророки. Ни до тех, ни до других тебе, и прошагав все пустыни мира, не добраться.

«Чебурашка, почему ты такой страшный?»

Гость соскочил с подоконника, подошел к кровати, и Сема… почувствовал себя гораздо лучше.

— Спаси строптивого, у меня еще дела… — донеслось до Семы.

Палата опустела.

Тело снова жило, словно не было истерзано ядом и обезвоживанием, словно жил две недели в добротном пансионате, откармливаясь, отдыхая и хорошо тренируясь.

Сема парой рывков посрывал бинты и вскочил с кровати. Босые ноги донесли его до разбитого окна, и палец трижды укололся об острие. Ощутил боль. Смотрел на капающие капли крови. Ждал, что галлюцинация смениться другой, но… ничего не происходило. Все так же горели над головой лампы, была распахнута дверь, и старая карга, проклявшая шесть веков назад чьи-то души, все так же была рассыпана по асфальту неумолимой гравитацией.

— Е-мое, — обронил Сема, останавливая кровь и разглядывая палату в поисках одежды. — Неужели мир и вправду сошел с ума? Или ум — лишь одна из определяющих категорий мира? Совсем не главных?

Леопард вышел в коридор и посмотрел на беспорядочно валяющиеся тела. Кровь была на полу, на стенах, на потолке. Безмолвная тишина прерывалась лишь шлепаньем его босых ног. Обнаженный, он переступал через тела, пачкаясь в крови, но двигаясь к выходу. Срам, холод улицы, да все вместе взятые постулаты мира не смогли бы заставить его снять одежду с мертвых.

Безответный вопрос прокатился по коридору, прежде чем вышел на лестницу:

— Неужели и он потерял свою вторую половину?

И чуть позже:

— Стоп, стоп, стоп! А что, меня только что брат Скорпиона спас? Значит, он существует?.. А я-то еще существую?

Все категории ответов смыло одной большой волной потревоженного разума, не оставив и зацепки. До грани сумасшествия один шаг. И грань все тоньше и тоньше.

Скорпион.

Пытки памяти — 4.

Светлый туман снова обозначил знакомую по ощущениям фигуру. От нее веяло холодом и спокойствием. Несокрушимый и вечный, как гранитная могильная плита, Меченый снова пришел к нему.

Сергей, примиряясь, обронил:

— Скажи мне, Меч, Сема выживет?

— Сокращаешь мое прозвище? Не ты ли говорил, что урезание есть деградация?

— У тебя есть прозвище, но нет имени. Почему ты не взял себе имя сам, если не нарекли родители?

— Имя привязывает тебя к телу, к жизни, к миру вокруг. А я всегда свободный. Как ветер.

Скорпион всмотрелся в туман, стараясь углядеть глаза брата, но серая завеса их надежно скрыла. Снова обронил в пустоту:

— Сема выживет?

— Не буду тебя обнадеживать. Нет. Яд он нейтрализовал, доза была несравнима с твоей, но от опеки без помощи избавиться не сможет. Я не могу гарантировать, что кто-то ему, кроме меня, не поможет, но аватары инертны, папашка твой себе на уме, а мелкий росток под названием Антисистема понятия не имеет, что творится в частной больничке эмиссара Нежити… Решать тебе.

— Ты можешь вмешаться?

— Конечно, могу. Но ничего не бывает просто так… Услуга за услугу.

— Что, — усмехнулся Скорпион, — продать тебе душу?

— К чему мне твоя душа? Просто позволь мне иногда говорить от твоего имени.

— Ты же столько наговоришь… И к чему тебе это, если я вот-вот пройду этот туман без надежды на возвращение?

— Выбор у тебя невелик. Да и глупо было бы брать с тебя это позволение, если бы я не был уверен, что ты не выживешь. Но жизнь жизни рознь. Ты можешь жить полной жизнью, а можешь с ощущением, что парой-другой слов обрек самого близкого друга на смерть.

Сергей лег на туман и поплыл, словно подгоняемый неторопливым течением. Решение давалось нелегко.