Анджей Сапковский - Ведьмак (большой сборник)

Веда вдруг услышала другую, чужую мысль. Увидела, как Нератин Цека двигается к двери, держа руку на рукояти кинжала.

Загудели шаги, в комнату влетел Бореас Мун.

— Господин коронер! Быстрее, господин коронер! Они приехали… Вы не поверите, кто!

Скеллен жестом остановил Бригдена, уже поднесшего было железо к пяткам шпиона.

— Тебе надо играть в лотерею, Риенс, — сказал коронер, глядя в окно. — В жизни своей не встречал такого везунчика!

В окне была видна толпа, в центре толпы пара конных. Веда с первого же взгляда знала, кто это. Знала, кто тот худой мужчина с белыми рыбьими глазами, что сидел на рослом гнедом коне. И кто — пепельноволосая девушка на прекрасной вороной кобыле. Руки у девушки были связаны, на шее — ошейник. И синяки на распухших губах.

Высогота вернулся в хату в отвратительном настроении, угнетенный, молчаливый, даже злой. Это было следствие разговора с кметом, приплывшим на лодке забрать шкуры. Возможно, последний раз до весны, сказал кмет. Погода портится со дня на день. Слякоть и ветер такие, что страх на воду выходить. По утрам на лужах лед, того и гляди снег повалит, а после него — морозы, вот–вот река станет и заливы, тогда прячь лодку в сарай, сани вытаскивай. Но на Переплют, сам знаешь, даже на санях нельзя, разводье тут на разводье…

Парень был прав. Под вечер набежали тучи, с темно–синего неба посыпались белые хлопья. Порывистый ветер положил сухие камыши, белыми гривками загулял по поверхности разлива. Стало пронизывающе, чувствительно холодно.

«Послезавтра, — подумал Высогота, — праздник Саовины. По эльфьему календарю через три дня новый год. По человечьему нового года надо подождать еще два месяца».

Кэльпи, вороная кобыла Цири, топотала и фыркала в овчарне.

Войдя в халупу, он застал Цири копающейся в сундуке. Он позволял ей это, даже одобрял. Во–первых, совсем новое занятие после поездок на Кэльпи и листания книг. Во–вторых, в сундуках было множество вещей его дочерей, а девочке нужна была теплая одежда. Несколько смен одежды, потому что в холоде и влаге требовался не один день, прежде чем выстиранные тряпки наконец высыхали.

Цири выбирала, примеряла, отбрасывала, откладывала. Высогота уселся за стол, съел две вареные картофелины и обглодал куриное крылышко. Молчал.

— Хорошая работа, — показала Цири вещи, которых Высогота не видел многие годы и даже забыл об их существовании. — Тоже дочкины? Она любила бегать на коньках?

— Обожала. Зимы дождаться не могла.

— Можно взять?

— Бери что хочешь, — пожал он плечами. — Мне от этого никакой пользы. Если тебе пригодятся и башмаки подходят… Да ты никак упаковываешься, Цири? К отъезду готовишься?

Она уставилась на кучу одежды. Потом, помолчав, сказала:

— Да, Высогота. Так я решила. Видишь ли… Нельзя терять ни минуты.

— Сны?

— Да. Я видела очень неприятные вещи. Не уверена, случилось ли уже это, или случится лишь в будущем. Понятия не имею, смогу ли предотвратить… Но ехать должна. Понимаешь, я в детстве обижалась на своих близких за то, что они не пришли мне на помощь. Бросили на произвол судьбы… А теперь я думаю, что, пожалуй, им самим нужна моя помощь. Я должна ехать.

— Зима на носу.

— Поэтому–то и надо ехать. Если останусь — проторчу тут до весны… И до самой весны буду маяться от безделья и неуверенности, мучимая кошмарами. Нет, я должна ехать, ехать немедленно, попытаться отыскать Башню Ласточки. Телепорт. Ты сам подсчитывал, что до озера пятнадцать дней пути. Значит, я буду на месте перед ноябрьским полнолунием…

— Тебе нельзя сейчас покидать убежища, — с трудом проговорил он. — Сейчас — нельзя. Тебя схватят… Твои преследователи… очень близко. Сейчас тебе никак нельзя…

Она кинула на пол блузку, вскочила, словно подкинутая пружиной.

— Ты что–то узнал, — резко бросила она. — От кмета, который взял шкурки. Говори.

— Цири…

— Пожалуйста, скажи!

И он сказал. А позже пожалел о сказанном.

— Не иначе, как их дьявол подослал, добрый господин отшельник, — проворчал кмет, на минуту отрываясь от шкурок. — Не иначе — дьявол. С самого Равноночия по лесам гоняли, какую–то девку искали. Пугали, кричали, грозились, но тут же снова ехали дальше, не успевали нигде избытно напоганить. Но теперича другую другость придумали: оставили по деревням и селам каких–то, ну, как их там… ну, посты какие–то… Постятся, стало быть, по деревням–то. И никакие энто не посты, добрый человек, потому как жрут они тама в три горла, а стоят там по три, а то и по четыре мерзавца разом. Разорение сплошное… Посты… Горе одно. Навроде бы будут так цельну зиму нас объедать, пока девка, котору поджидают, не выглянет откеда бы нибудь с укрытия и в село не заглянет. Тута уж ихний пост кончится, девку они схватют, а нам вроде волю дадут.

— У вас тоже… постятся?

Парень погрустнел, скрежетнул зубами.

— У нас — нет. Повезло нам. Но в Дун Даре, в полудне от нас, сидят вчетвером… В корчме, на выселках квартируют. Жрут и пьют. За девок брались, а када им парни воспротивилися, дак убили, господин хороший, без жалости. Насмерть…

— Людей убили?

— Двоих. Солтыса и еще одного. Ну и как, есть кара Божья на таких обалдуев, добрый человек? Нету ни кары, ни права! Один колесник, что к нам с женой и дочкой из Дун Дара сбег, говаривал, мол, были ране на свете ведьмаки… Они порядок со всякими беспорядками учиняли. И–эх, призвать бы в Дун Дар ведьмака, штоб энтих стервецов под корень.

— Ведьмаки убивали чудовищ, а не людей.

— Энто мерзопакостники, господин отшельник, а никакие не люди. Мерзостники, что из пекла повылазили. Ведьмак на них нужон, верно говорю, ведьмак… Ну, мне в путь сам час, добрый господин отшельник… Уж холодина идет. Скоро лодку прячь, а сани вытягивай… А супротив мерзавцев из Дун Дара ведьмак нужон. Ох, нужон…

— И верно, — повторила сквозь зубы Цири. — Святая правда. Нужен ведьмак… Или ведьмачка. Четверо их, да? В Дун Даре, да? А где он находится, этот Дун Дар? Вверх по реке? Туда сквозь рощи проехать можно?

— Ради богов, — прервал Цири Высогота. — Уж не думаешь ли ты всерьез…

— Не призывай богов, если в них не веришь. А я знаю, что не веришь.

— Оставим в покое мое мировоззрение! Цири, что за адские мысли приходят тебе в голову? Как ты вообще можешь…

— А вот теперь ты оставь в покое мое мировоззрение, Высогота. Я знаю, что мне положено! Я — ведьмачка!

— Ты — личность юная и неуравновешенная! — взорвался Высогота. — Ты — ребенок, перенесший травмирующее воздействие извне, ты — ребенок обиженный, невротический и близкий к нервному срыву. И сверх всего ты одержима жаждой мести! Ослеплена жаждой реванша! Неужели ты этого не понимаешь?