Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Нежданное, не вовремя и без слуг возвращение княжича на падающей от усталости лошади пробудило на лицах стражников некоторое любопытство.

— Все в порядке! — бросил Юлий десятнику под гулкими сводами ворот.

Никуда не сворачивая, он направился к палатам наследника и окликнул часовых.

— Великий государь наследник Громол почивают, — отвечал старший.

Юлий окинул взглядом холодные окна палат.

— Здоров ли наследник? — спросил он еще и, получив успокоительные ответы, спрыгнул с лошади — путь его был закончен.

В многолюдном городе, население которого достигало трех тысяч человек, Юлий не встретил родной души. Громол отгородился стражей. Обрюта, видно, заночевал в предместье Вышгорода, в харчевне «Три холостяка», где у него имелось таинственное знакомство. Юлий сдал лошадь на конюшню, поел у конюхов хлеба с луком и слонялся по городу. Вышел на площадь. Огни Большого дворца притягивали его щемящим ощущением горечи, с которым не просто было совладать. Снующая взад и вперед на крыльце челядь, дамы со спутниками и без, сановники в сопровождении свиты — казалось, тут назревали события, предвещавшие всей стране благоденствие или беду. Но нет, суета понемногу замирала, двери открывались все реже… И ничего. Ни хорошего, ни плохого.

А дома было темно и холодно. Стояла нежилая промозглая сырость. Не разжигая огня, поленившись раздеться, Юлий забрался под одеяло, угрелся и затих… Вскинулся он внезапно. Столб лунного света ввалился в окно. Где-то далеко слышались удары полночного колокола. Беспричинная тревога мучила Юлия во сне и наяву.

Скинув одеяло, он разыскал башмаки, поспешно обулся, подрагивая от холода, и сошел вниз. Он оставил дом, не оглянувшись, едва прикрыл дверь, как пустился бежать по необыкновенно светлой и оттого еще более безлюдной улочке. Подевались часовые, безлюдно было у Громоловых палат, а двери заперты изнутри. Юлий постучал, захваченный неистовым желанием укрыться в помещении, там, где свечи, где люди. Никто не откликался. Затянутые бельмом, слепо глядели окна. Заледеневший под черным небом город вымер. Луна стояла в крошечном воспаленном облачке.

Гнет одиночества на искаженных мертвящим светом улицах леденил Юлия. Холод одиночества лишал его мужества — он кинулся было к красному подъезду Большого дворца, желая поднять всех на ноги и пробудить жалость отца. Но тотчас представил себе уныло повисший нос и брезгливый рот на маленьком, с мелкими чертами лице. Отец, великий князь, глянул бы на ворвавшегося в спальню сына с выражением усталости и скуки: опять. А Милица округлила бы глаза: что это еще за новости?!

Юлий повернул обратно, к покоям Громола. Обогнул палаты наследника с тыльной стороны и здесь, пробираясь в темноте по зажатому между строениями чахлому садику, споткнулся на ровном месте. Это была брошенная под ноги лестница. Не задумываясь, он потащил ее за собой, напролом через колючий шиповник и водрузил под окном Громоловой спальни. Подняться теперь по перекладинам на сажень или полторы было делом нескольких мгновений. И тут без большого удивления Юлий обнаружил, что одна из створок окна приоткрыта, толкнул ее — окно распахнулось.

— Громол! — позвал он брата. И перевалился в спальню.

Ступая осторожно, Юлий нашел путь к кровати и раздернул полог. Пришлось пошарить в постели до самых дальних уголков, чтобы убедиться, что никого нет.

Остывшее без живого тепла ложе. Открытие это ошеломило его, как внезапный, предательский удар.

Он замер. Потом, встрепенувшись, шагнул к двери — она была заперта изнутри, и в замке торчал ключ. Но и это открытие ничего не объясняло. И когда он отомкнул дверь, сунулся было за порог — отпрянул, встреченный низким, раскатистым рыком, — в путанице теней и белесых просветов хозяйничал лев! С необыкновенной прытью Юлий захлопнул дверь и заперся.

Проверяя подрагивающими руками замок, вдруг сообразил он — и всегда это знал в глубине души, — где искать Громола! Не нужно было других доказательств, кроме вот этой внутренней убежденности — сердце упало.

Юлий вернулся к окну, спустился в садик и, оставив лестницу как есть возле стены, направился к Блуднице. Руки он засунул в карманы, вздыхал и часто поводил плечами.

Окна башни оставались темны, но эта частность не имела уже значения, когда открылось главное: брат имеет самое прямое отношение к запутанным тайнам башни. И пережитый там ужас был затеянной для чего-то игрой. Все это было как бы не взаправду. Все то, из-за чего едва не разбился Юлий, происходило при тайном согласии и попустительстве Громола. Это чудовищное подозрение наполнило мальчика тягостным чувством безнадежности, какую приносит весть о потере близкого человека.

Он попробовал дверь, а убедившись, что заперта, отошел на десяток-другой шагов, чтобы еще раз окинуть взглядом окна.

Заскрипело. Юлий поспешно оглянулся: дверь провалилась в темное нутро башни, и появился Громол, в глубине камеры замелькало тусклое пламя свечи. Брат замешкал, кто-то его удерживал. Он молвил несколько слов — Юлий и предположить не мог, что брат способен на столь сильное, проникновенно звучащее чувство, которое выразилось и в слоге, и в интонации. Отвечал ему, своевольно меняясь от нежности к упреку, взлетающий серебристый голосок.

Вот, значит, какой был у тайны голос — девичий.

Громол спустился обратно на пониженный пол башни, свет заметался, и они вдвоем удалились. Последние проблески угасли, распахнутая дверь зияла мраком.

Раздумывая, как быть, Юлий склонялся к мысли, что пережитое в заброшенной башне испытание дает ему ныне право на некоторую нескромность. Подмывающая обида, да и скука ожидания тоже, пересиливали опасения наткнуться на упырей, в которых теперь, когда зажили отшибленные ступни, как-то меньше верилось.

Юлий тронул дверной косяк и опустил ногу на верхнюю ступень. В густом, как разведенная сажа, мраке не удавалось разглядеть лестницу. Пробираться к ней пришлось наугад и на ощупь. Далее завернутая винтом лестница вела его сама. Окончательно пропал из виду белеющим молочным туманом вход. Юлий едва дышал, перебирая руками по стене и пробуя ногой камни.

Так продвигался он очень медленно, ступенька за ступенькой, а временами совсем останавливался, прислушиваясь к шорохам темноты. Провал под левой рукой означал, что он вышел на второй ярус. Миновав это место, он снова нащупал направляющую стену. И теперь, поднимаясь все так же тихо, уловил забрезживший впереди свет. Обозначились кривая поверхность стены и ребра ступеней. Слышались невразумительные звуки: неопределенная возня… и шумно прорвавшийся вздох.

Еще десяток ступеней — и Юлий увидел над головой подернутое маревом высокое пространство камеры, которую озаряло множество свечей. Выходящие вовнутрь крепости окна были затянуты плотными тканями. Тянуло пряными запахами, как в окуренной благовониями церкви.