Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Волшебник зевнул, прищуриваясь на свет, повел высоким, поверх голов взглядом. Казалось, он был один в этой довольно-таки приевшейся ему пустыне — отшельник вышел на край утеса и зевнул, озирая все те же горные вершины, сверкающие снега, водопады, громыхающие в небе колесницы и неровный полет неумело махающего крыльями змея.

Змей, огнедышащие горы, небесные колесницы, луна и звезды, и земная твердь, осиянная сине-зелеными лучами ночного светила, — все это было искуснейшим образом выткано на просторном шелковом халате волшебника с длинными рукавами, в необъятных раструбах которых огненным зевом горела и переливалась багровая подкладка. Увитая серебряными нитями веревка перерезала лиловое царство ночи где-то пониже выдающейся части брюшка. Босые ноги в меховых шлепанцах и обнаженные волосатые лодыжки свидетельствовали, что волшебник настроен по-домашнему. Рассеянный взор его снизошел до людей и, наконец, осенил Поплеву.

— Ну?! — прогремел раскатистый, приноровленный к горним просторам голос. — Это вы тут шумели?

Толпа благоговейно внимала. Поплева, обнаружив, что комкает в руках шляпу и даже просительно прижимает ее к груди, водрузил шляпу на место и сказал с восхитившим Золотинку самообладанием:

— Простите, товарищ. Вероятно, не вовремя. Я здешний волшебник… любитель. Поплева. Так меня назвали родители. Мое имя вряд ли вам известно.

— Что же, и вид на волшебство имеется? — спросил волшебник, несколько поумерив природное громыхание голоса.

— Не имеется, — отвечал Поплева сдержанно. — Волшебством не пользую. Похвастаться нечем: познания мои и ограничены, и шатки.

— А… — великодушно протянул волшебник. — «Хроника двенадцати врат»?

— Не расстаюсь с этой книгой и сейчас, — с достоинством отвечал Поплева.

— Умная книга! Возвышенная! Питомник разума! — сказал Миха Лунь. — Все мы вышли из «Хроники двенадцати врат». Дайте руку, товарищ.

Поплева, как ни был он строг и скромен, вспыхнул от удовольствия. С немым изумлением наблюдала толпа знаменательное рукопожатие: сверху вниз. Однако, Поплева и тут не изменил себе: все еще удерживая широкую ладонь Михи Луня, красный от смущения, он продолжал со всей возможной непреклонностью:

— Только вот, товарищ, какая штука… короче, я удивлен: воскрешение мертвых. Позвольте заметить, наука волхования не имеет достоверных свидетельств, что воскрешение вообще возможно.

— Наука волхования, — живо громыхнул с крыльца волшебник Миха Лунь, — отличается от всякой другой тем, что общие ее правила и законы своеобразно, а зачастую непредугаданно — непредугаданно! — преломляются в личности волшебника.

— Бесспорно! — поспешил согласиться Поплева.

— Высокий душой волшебник не запнется там, где нищего духом ожидает крушение. Ибо возвышенный дух и сам по себе великая преобразующая сила!

— Да, конечно, — вставил Поплева, но Миха Лунь не позволил себя перебить.

— Духовными упражнениями воспитать в себе эту преобразующую силу, — наставительно продолжал он, — это и есть задача всякого подлинного мастера…

— Разумеется.

— …А впрочем, товарищ, конечно же, вы правы. Пойдемте, пожалуй, глянем.

Миха Лунь ступил на мостовую, свойски подхватил Поплеву под руку и повел его между расступившимися людьми к мертвому телу. Вдова тотчас заголосила, но волшебник остановил ее одним предостерегающим изгибом брови. Подвернув полы халата, он опустился на корточки у гроба. Опершись о боковину, склонился над посинелым лицом покойника. Шушуканье вокруг прекратилось. Казалось, вот-вот под чародейным взглядом шевельнутся провалившиеся губы и дрогнут веки…

— Совершенно мертв! — молвил Миха Лунь. Толпа перевела дух. — Мертв! — повторил он с глубочайшим убеждением и немного погодя начал вставать.

— Ничего не скажу вам, уважаемая, ничего! — пророкотал он потрясенной вдове. — Не рассчитывайте, рассчитывать не нужно. Мой здешний товарищ э… Плевака…

— Поплева, — вынужден был подсказать тот.

— Высокочтимый товарищ Поплева утверждает, что воскрешение невозможно. Примите это во внимание. Боюсь, мне пришлось бы совершить чудо, для того чтобы опровергнуть мнение товарища.

— Да-да… Совершите! — быстро сказала вдова. — Я согласна.

— Вот так вот, уважаемая! — глубокомысленно ответствовал Миха Лунь. И столько в этом барственном, неколебимо самоуверенном голосе было значительности, полной какого-то ускользающего смысла, что каждый мог извлечь из нескольких полнозвучных слов волшебника все, что ему хотелось. — Пойдемте, товарищ, завтракать. По мне, так пора завтракать!

Откровенно обескураженный прихотливым переходом от гроба к завтраку, Поплева позволил себя увлечь, а Золотинка, оставленная без присмотра, метнулась к застывшей в тупом изумлении вдове и с непосредственностью впечатлительного человека схватила ее за руки.

— Простите нас! — быстро сказала девушка. — Простите!

Вмешательство Золотинки заставило волшебника остановиться:

— Ваша дочь, товарищ?

Отринутая вдовой, Золотинка споткнулась о гроб.

— Подойди сюда, детка, — воскликнул Миха Лунь. Небрежным мановением руки он переменил действо и сделал событием Золотинку. Покойник и все вокруг него поблекло перед живыми глазами девушки, перед смятением золотых волос и лиловым платьем.

— Прелюбопытнейшая… да, занятно, — откинув голову, отчего он казался еще выше и величественнее, бормотал волшебник.

— А знаете что, товарищ! — встрепенулся он вдруг и громыхнул с божественным бесстыдством: — Зачем вам эта девица? Простите за откровенность… А? Чисто по-свойски… — глаза его прикрылись, разошлись толстые, любострастные губы. Он поплыл. Ладья воображения качалась без руля и ветрил… Потом встряхнул голову, отгоняя наваждение, и обратился к Поплеве с игривой живостью: — А что, милейший, отдайте эту юницу мне!

Поплева, и оскорбленный, и потерянный, молчал. Объявшая его немота была сродни ужасу.

И прозвучал звонкий голос Золотинки:

— Простите, сударь! — сказала она с налета. — Я слышала, что у воспитанных людей не принято называть друг друга «милейший». Моего отца зовут Поплева — честное имя! Вы можете называть его товарищ, можете сударь — как угодно.

Если бы Золотинка заговорила на тарабарском языке, ошарашенная ее дерзким негодованием толпа поняла бы, наверное, не больше. Но волшебник, имевший, видимо, известное представление о тарабарских языках, понял. А остальное домыслил.

— Ого! — произнес он и выпятил губы, как неробкий человек, получивший нежданно-негаданно позабавивший его отпор.

Улыбаясь тоненькими, словно нарисованными иглой морщинками, явился старообразный молодой человек. С величайшими предосторожностями, будто имел дело с драгоценным, но слегка надтреснутым сосудом, он принял Золотинку под локоток, увлекая ее к дому. Она не сопротивлялась. Впереди следовала другая пара — Поплева и Миха: они мило разговаривали, оглядываясь на молодежь. Рука старообразного молодого человека подрагивала, походка у него была дерганая.