Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Но остался на месте.

— Прощай! — сказал он еще раз.

Она хмыкнула и скривилась, словно он сказал бог знает какую нелепость. И тогда он пошел. Она не остановила его — с какой стати?!

Вздохнула, заставила себя встряхнуться, чтобы обратить мысли к палатам княжича, из которых Нелюдим Невестьоткельпришедич так некстати ее увел.

Пустой ушат, слишком громоздкий, чтобы носить в руках, Золотинка водрузила опять на голову, примяв шляпу, прихватила жердь и тоже пошла. Она попала в низкий проход под домом, который покоился на каменных подпорках и переложенных между ними балках. Просвет впереди закрывала зыбкая толпа, но ее пропустили, принимая за участника шутовского действа, за лубяного ратника со шлемом и с копьем.

На прилегающем пустыре гремело конное ратоборство. Лубяные витязи мчались навстречу друг другу, но сражались они не между собой, а с деревянным щитом, установленным на конце перекладины, которая вращалась на столбе. Сам столб высился посреди ристалища, разделяя скачущих во весь опор витязей.

Все это, ненароком оказавшись в первых рядах зрителей, Золотинка схватила одним взглядом и большего не успела. Народ, раздраженный ее вооружением — ушат и жердь, — вытолкал ее на ристалище. Она очутилась на поле в тот самый миг, когда скачущий по соседней дорожке витязь сокрушительным ударом грабель начисто снес щит — перекладина взвизгнула на вертлюге и крутанулась. Золотинка пыталась присесть — поздно!

Высоко укрепленная перекладина ничем ей как будто бы не грозила, но на конце противоположного щиту плеча висел узкий мешок с песком. Он мотнулся, взвиваясь по кругу, да так саданул — со звоном — по ушату на голове, что помойный сосуд брызнул, разлетевшись клепками.

Толпа так и ахнула.

А Золотинка, целая и невредимая, но ошеломленная в точном значении слова, даже и не пыталась опамятоваться, только то она понимала, что без ушата не возвратиться ей в особняк Юлия. Она не позволила себе ужаснуться, но с бессловесным отчаянием загнанного в угол и все потерявшего человека кинулась собирать клепки и развившиеся кольцами обручи. Быстро сгребла, сложила на руку поленницей, подняла копье, то бишь жердь, и пустилась прихрамывающим бегом вдоль ристалища, озираясь, чтобы не попасть под копыта. Единым духом проскочила она остаток дорожки и на росстани, где улица развалилась надвое, последний раз оглянувшись, шарахнулась влево — на пузатого, с оскаленной пастью змея.

От неожиданности она уронила руки, дубовые дощечки посыпались частой дробью. Она не бросилась прочь от змея, который быстро двигался на колесах — бежать не бросилась, но и клепки забыла. Ничего она не успела сделать, ни того, ни этого, а осталась столбом, разиня рот.

И змей, тщетно искавший жертву, ее обрел. Припавшая к земле челюсть подбила Золотинку под ноги — девушка упала в пасть. Лязгнула пружина — и она очутилась в капкане. По сторонам змеевой пасти торчали ноги, голова и одна рука, а другая неизвестно где.

Только больно было — везде. Толстобрюхий змей нестерпимо трясся на колдобинах, ускоряя ход под уклон. Радостная толпа прибывала в числе и так круто завернула чудовище на повороте, что змей выбил крылом окно и выкатил с визгом на ристалище.

Золотинка не кричала. Она закусила губу и жмурилась, зажатая болью. Среди хохота, рева и дребезжания, среди стука, скрипа и воплей нельзя было разобрать одинокий, беспомощный стон. Никто ее не слышал.

И лишь один человек о ней думал.

Это был неприкаянно блуждавший в толпе Юлий. Он искал одиночества. Как и час назад, когда, истомившись многолюдством придворного обихода, он замыслил побег и через кишащие челядью службы тайком и в чужом обличье пробрался в кухонные сени. Как и все эти дни и недели после отбытия из Толпеня… И хотя остался теперь в долгожданном уединении среди толпы, испытывал потребность бежать и дальше. Спокойствие Юлий потерял по дороге. Он и злился, и смеялся, и возбуждал в себе досаду за этот смех. Ведь не этих перебаламученных чувств он искал, когда схватил ушат с помоями, рассчитывая добыть себе таким образом пару часов безвестности!

То столкновение в сенях… нечто такое тогда возникшее, не до конца осознанное… Вся эта глупость… И эта щедрая, неожиданная улыбка свалившегося на него со ставнем в руках мальчишки, который оказался девушкой… Вот это все — ни на что не похожее.

Просто какая-то дурь.

Кстати подвернулась потерянная кем-то тряпичная полумаска, Юлий бессознательно отряхнул ее и надел, завязав тесемки.

Примечательно, что мысль о заморской принцессе Нуте ни разу не взошла ему на ум. Он даже как будто не очень верил, что скоро предстанет перед ним некая заморская дива, подтверждая сходство со своим собственным имевшимся у Юлия портретом.

Он, конечно же, понимал, что Нута живой человек — раз нарисован с нее портрет. И была строка в государственном договоре, где одна из вошедших в соглашение сторон называлась Нутой. Действительность принцессы была подкреплена всей мощью мессалонского государства. Юлий знал, что она существует — о чем же тогда беспокоиться? И он старался не беспокоиться, с тех пор как поддался уговорам отца и утешил его родительское сердце обещанием жениться.

Самый замысел, скорее всего, как княжич догадывался, принадлежал конюшенному боярину Рукосилу, который по-прежнему опасался возвращения Милицы и находил благоразумным укрепить положение наследника, представлявшееся ему весьма шатким. Так это можно было понять, но Юлий, согласившись на все, рассчитывал, во всяком случае, не забивать себе голову чужими соображениям и заботами.

Вот и сейчас, прислонившись к стене и уставив в пространство взор, он пренебрегал насущными государственными делами. Ведь нельзя же было, в самом деле, признать полноценными, достойными наследника престола мыслями те обрывки переживаний, нерасслышанных слов и недопонятых взглядов, что теснились в его голове… И все та же непредумышленная, некстати… добрая и неизъяснимо искренняя, славная улыбка свалившейся на него… мальчишки — буйная россыпь золота под безобразной шляпой. Рухнувший со ставнем в руках аромат фиалок.

В повадках нежданного товарища его не было, однако, ничего приторного и сладкого. Ничего деланного.

Бессознательная ухмылка блуждала на губах Юлия, мешая ему хмуриться и сердиться.

Отуманенный взгляд его задержался тут на ристалище, Юлий увидел, что происходит: все тот же змей с застрявшей в зубах жертвой. И явилось над головами, затрепетало черное знамя на прикрепленном к спине всадника древке.

Мохнатая и вытянутая, как у лисы, морда всадника посверкивала клыками, вытянутые губы змеились подобием улыбки. Черный всадник на черном коне с черным стягом за спиной и с тяжелой боевой метлой в руках; шлемом ему служила епископская митра. Вызывающе потряхивая оружием, сатанинский витязь взывал к зрителям, которые отвечали ему ропотом. В середине поля припал к земле змей. Короткий зад его продолжался бревном, за которое толкают и поворачивают.