Ангелина Кипелова - Мой босс вампир

Никогда ни одна девушка не целовала его так. Так страстно и нежно, так умело и так проникновенно, с такой искренностью и с таким вожделением.

Она словно хотела впитать в себя каждую каплю энергии желания, каждую частичку энергии, льющейся по венам. Она обнимала его, прижималась всем телом, таяла в его объятьях, заставляя держать себя крепко и сильно. Она гладила его по спине, забравшись рукой под рубашку, так, как будто изучала его кожу, наслаждаясь этим ощущением. Ей нравилось, безумно нравилось чувствовать свою свободу прикосновений. Нравилось изучать его тело, знакомиться с тем, что всегда было закрыто от любых прикосновений.

С трудом оторвавшись от его губ, она чуть-чуть отстранилась и нарочито медленно расстегнула все пуговицы на его рубашке, провела ладонями по обнаженной груди, по плечам, получая безумное удовольствие от этого чувства… Он не противился и не делал никаких ответных движений.

Опасный, граничащий с катастрофой момент, когда оба открыты целиком и полностью, когда сила воздействия и его уровень ничем не контролируются. Добавить к этому долгое воздержание и аккумулированное желание одной, огромный опыт и совершенно непредсказуемую ситуацию другого.

Похоже, пора перебираться в комнату и поближе к кровати. Иначе есть небольшой риск, что кому-то не удастся вовремя сдержаться, и весь гостиничный двор будет оглашен дивным выражением нежных чувств…

Подхватив Васю на руки, Артемий проследовал по задуманному маршруту и с удовольствием растянулся на кровати.

Вася осталась стоять рядом. Как поставили. Это был явный намек, кто будет активным партнером. Ну что же, ничего страшного. Но, кажется, надо снять с себя лишнее.

Блузка, так и не снятая на балконе, полетела на пол. Юбка тоже стала элементом для этой напольной инсталляции. Артемий лежал, смотрел на нее и не спешил присоединяться.

Василиса насторожилась. Что-то внутри накрепко сжалось, ожидая противного момента в сценарии, когда хеппи-энд нарушается появлением злодея.

– Что?

– Ничего, – Артемий глубоко вздохнул и несколько раз закрыл и открыл глаза. Потом дернул плечами и цепко оглядел Василису с ног до головы. Совсем не так, как смотрел еще пять минут назад там, на балконе. Он смотрел на нее, как на вещь перед покупкой. Пытаясь сообразить, надо ему это или не особо. Как будто мысленно примерял к себе, пойдет или не пойдет. – Вообще, ты замечательная девчонка, с тобой прикольно. Но вот смотрю на тебя и, если честно, не хочу.

– Прости? – Василиса оторопела от такого резкого поворота событий.

– Это ты меня прости. Я болван. Давай не будем морочить друг другу голову, я немного пьян, поэтому не особо соображаю, что творю. Ты тоже меня провоцируешь. Красивая юбка, но лучше бы ты ее не снимала. Понимаешь, мне все-таки нравятся девушки более… женственные что ли. Модельной внешности или хотя бы приближенной к этому. Я не могу так, мне так не нравится.

– Окей, – переиграно спокойным голосом ответила Вася, – Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Не, зачем? Оставайся, выпьем чего-нибудь. Я же тебя вообще не трахаться звал.

– А зачем тогда?

– Ну, поговорить. Не знаю, что на меня нашло. Прости, пожалуйста.

Артемий сел на кровати. Тряхнул головой. Поймал взгляд Василисы и резко растерял половину своей уверенности. Понял, что перегнул. Что слишком далеко зашел в своих дурацких привычках клеить всех девок без разбору. И не думать о последствиях. Сейчас он действительно не хотел доводить дело до конца, не хотел и все. Только что хотел, и вот, пожалуйста, как отшибло. И сейчас не чувствовал ничего, кроме примитивного страха. Он боялся этой девчонки, боялся ее жутковатой энергетики, ее хаст, проникающих, кажется, до самых костей. Боялся, что она его просто развоплотит в порыве страсти. Потому что Артемий сам был инкубом и прекрасно знал, как во время секса он сам доводит девушек до обморока. А перед ним сейчас очень и очень сильная вампирша. Высшая. Сумасшедшая. И лучше было бы не дурить и не связываться с ней. Чтобы не создавать вот такую жуткую ситуацию, как сейчас. Сам пригласил, сам соблазнил, довел до состояния полнейшего исступления – это как по живому отрезать. Вот о чем Громов предупреждал. Что не надо с ней связываться. Не потому что ревновал, а потому что сам боялся. Боялся, что она окажется слишком близко. Сплетется с ним на уровне ауры. А резать придется. И будет больно. Ей точно. Ему тоже будет больно – если она ответит. Что было страшнее в тот момент – согласиться закончить начатое с риском оказаться развоплощенным, или ждать ее реакции сейчас? Кто знает, точка невозврата пройдена. Слова сказаны, обратно в рот не закинешь. Василиса стоит столбом, сжимая кулаки, дышит как собака, часто-часто. И смотрит так, как будто сейчас вцепится ему в лицо. Молчит. Хоть бы слово сказала. Назвала бы последней падлой, обиделась, убежала в слезах. Но не стояла бы так молча.

Василиса опустила глаза. Слов не было. Эмоции были. Слишком много эмоций. Невозможно даже сконцентрироваться и, выпустив хасты, от души хлестнуть этого заносчивого ублюдка. Это было не просто унизительно. Это было отвратительно до тошноты. Физической, ощутимой, подкатывающей к горлу противным склизким комком.

Вася сжала зубы и постаралась вдохнуть поглубже. Подняла с пола вещи, оделась молча. Слова кончились.

По сценарию ей полагалось так же молча уйти, запереться в комнате и начать реветь в подушку. Так она поступала всегда, такова была ее судьба и суть полученного проклятья. Но кто сказал, что нестандартные личности должны поступать в соответствии с кем-то прописанным сценарием?

Василиса ощущала все сильнее давление в пальцах. Не привычное покалывание, когда прорезаются хасты, а настоящее давление. Как будто изнутри рвался наружу мощный поток воздуха, как будто кожа сейчас не выдержит и лопнет. И такое же давление колотилось в виски, пульсируя возрастающей болью.

Артемий вжался в кровать и нервно стиснул простыню. Он не мог даже пошевелиться, словно загипнотизированный флегматично-смертельным взглядом. На него смотрели глаза хищника, высшего вампира. Такого, какими их описывали в книгах и показывали в кино.

Курин с трудом глотал воздух, густой и ядовитый, он чувствовал, как с каждым вздохом его легкие наполняются отчаянием и болью. И ничего, ровным счетом ничего не мог с собой сделать. Ему было страшно, до предела страшно. Так, как бывает, когда первый раз смотришь мастерски сделанный фильм ужасов в темной комнате и в одиночку. Он привык быть циником, моральным уродом и безнаказанной тварью. Привык распоряжаться и поступать так, как считал нужным, привык к тому, что люди вокруг готовы прощать ему все – недостатки, невнимание, мерзкий характер. Его слишком сильно любили, он слишком хорошо умел очаровывать. И забыл, что есть в этом мире те, кто неподвластен законам людей. Те, кто чувствует не как человек. И что Артемий – далеко не единственный, кого Грань наделила особой наградой за желание жить. Не единственный, кому она отмерила полной ложкой громадную силу. А ведь кое-кому она отмерила больше. Об этом тем паче стоило помнить… Но уже поздно.