Майкл Муркок - Граф Брасс

Хоукмун нахмурился.

— И что же он велел мне передать?

— Он будет ждать вас каждую ночь на болоте. Он пришел, чтобы отомстить.

Хоукмун глубоко вздохнул и поправил меч на поясе.

— В таком случае я отправлюсь туда сегодня же вечером.

Черник удивленно взглянул на него.

— Вы не боитесь?

— Нет, я уверен, что тот, кого вы видели, не может быть графом Брассом. Зачем же мне бояться какого–то обманщика?

— А может быть, вы попросту забыли о своем предательстве? — предположил Черник. — Может быть, ваш разум был под властью Черного Камня, он мог заставить вас совершить такие деяния, о которых вы затем напрочь позабыли, когда кристалл убрали из вашей головы.

Хоукмун невесело усмехнулся.

— Благодарю вас, Черник, но сомневаюсь, чтобы камень имел надо мной такую власть. Камень был несколько иной природы.

Он нахмурил брови, на миг вообразив, что Черник, возможно, был прав. Вот это был бы ужас… Но нет, не может быть. Иссельда сумела бы распознать истину, как бы он ни старался все скрыть от нее. Иссельда точно знала, что он не предатель.

И все же не было сомнений, что по болотам бродила какая–то нечисть и пыталась настроить против него народ Камарга, а значит, он обязан был схватиться с ней в честном бою.., изгнать проклятый призрак и раз и навсегда доказать людям вроде Черника, что он никогда и никого не предавал.

На этом он оборвал спор со старым солдатом и решительным шагом покинул таверну, оседлал своего черного скакуна и направился к городским воротам.

Выехав за городские стены, озаренный лунным сиянием, он ощутил первые, резкие и колючие порывы мистраля, почувствовал холодок на щеках, заметил, как подернулась рябью поверхность болот и тростник начал свой танец — но то было лишь ласковое дуновение по сравнению с тем, как ветер задует через день–другой.

Он предоставил выбирать дорогу своему коню, который куда лучше знал эти болота. Пристальным взором старался Хоукмун пронзить полумрак в поисках скрывающегося там призрака.

Сумрак кишел мириадами звуков: обитатели болот ползали, хрустели, тявкали, завывали и квакали, занятые своей таинственной ночной жизнью. Время от времени перед Хоукмуном мелькали какие–то твари покрупнее или с шумным всплеском ныряли в омут за добычей жирные совы–рыболовы. Однако, насколько хватало глаз, не было видно никого похожего на человека — ни духа, ни смертного. Он продолжал углубляться все дальше в сумерки.

Горечь овладела Дорианом Хоукмуном. Он так радовался возможности вести мирную сельскую жизнь, не ведая иных забот, кроме хозяйства и воспитания детей.

Но нет же, проклятые загадки преследуют его! Даже угроза войны встревожила бы его куда меньше. По сравнению с тем, что произошло сегодня, сражение с Империей Мрака казалось делом простым и незамысловатым. Если бы вдруг ему случилось обнаружить в рыжем небе Камарга полчища гранбретанских орнитоптеров или завидеть вдали армии в звериных масках, гигантские повозки и все прочее вооружение Империи Мрака — тогда он точно знал бы, что делать. Он сумел бы ответить на призыв Рунного Посоха.

Однако сейчас противник был куда хитрее. Как воевать со слухами, с призраками, со старыми друзьями, которые внезапно обернулись против него.

Рогатая лошадь медленно пробиралась среди трясины, и по–прежнему он не заметил поблизости ни единой живой души. Усталость начала одолевать его, ибо сегодня из–за праздника Хоукмун встал куда раньше, чем привык. Его начали терзать подозрения, что в болотах и вовсе не водилось на самом деле никакой нечисти, а Чернику и всем прочим это попросту привиделось. Он готов был посмеяться над собственным легковерием. Стоило ли принимать всерьез бредни пьяницы?

Но, разумеется, именно в этот миг и возник перед ним всадник верхом на безрогом жеребце, покрытом попоной из рыжего шелка, в медной упряжи, блестевшей под луной. На всаднике был шлем из полированной меди, совершенно простой, без всяких украшений, и панцирь и поножи из того же металла. С головы до ног человек был закован в доспехи из меди. Медные кольца кольчуги были нашиты на кожаные рукавицы и сапоги, и даже пояс на талии его был из медных колец и застегивался на огромную медную пряжку, а с пояса свисали медные ножны. Впрочем, само оружие было, разумеется, отнюдь не из меди, а из добротной стали. Отличная сабля.

Ну и, наконец, лицо всадника. Глаза темного золота смотрели прямо и сурово. Густые рыжие усы и рыжие брови отливали расплавленным металлом. Да, это был он и никто иной!

— Граф Брасс, — выдохнул Хоукмун, затем взял себя в руки и повнимательнее пригляделся к призраку, ибо точно помнил, как на глазах у него подлинный граф Брасс погиб на поле брани.

А этот человек несколько отличался от того, которого он знал. Хоукмун понял, почему Черник утверждал, что видел того самого графа Брасса, бок о бок с которым сражался на переправе через Днепр. Этот граф Брасс был моложе по меньшей мере лет на двадцать того человека, с которым сам Хоукмун встретился в Камарге семь или восемь лет назад.

Тяжелые веки приподнялись, и всадник обернулся к Хоукмуну, вперив в него свой суровый взор.

— Тот ли вы, кого я ожидаю? — произнес он глубоким и звучным голосом. Мой рок.

— Ваш рок? — Хоукмун разразился горестным смехом. — Похоже, граф Брасс, скорее это можно сказать о вас.

Голос, без сомнения, принадлежал покойному графу, но было в нем что–то потустороннее, и глаза нынешнего графа Брасса также утратили давнюю и всегдашнюю искренность.

— Кто вы такой? — требовательно спросил Хоукмун. — И что привело вас в Камарг.

— Моя кончина. Разве я не мертв?

— Тот граф Брасс, кого я знал, мертв. Он погиб в Лондре вот уже пять лет назад, и я слышал, будто нашлись те, кто обвиняет в этом меня. — Вы ли тот человек, кого именуют Хоукмуном Кельнским?

— О да, я Дориан Хоукмун, герцог Кельнский.

— Тогда, похоже, я должен вас прикончить. Однако граф Брасс произнес это с явным отвращением, и Хоукмун, у которого кружилась голова от происходящего, внезапно понял, что собеседник его, кем бы он ни был, отнюдь не чувствует себя уверенным. Возможно, он сомневался даже больше Хоукмуна, ибо тот хотя бы признал графа Брасса. А этот человек, судя по всему, даже не узнавал Хоукмуна.

— Но почему вы должны прикончить меня? Кто велел вам сделать это?

— Оракул. Он заявил, что хотя сейчас я мертв, но могу ожить, однако лишь в том случае, если буду уверен, что не погибну в битве при Лондре. Отсюда следует, что я должен прикончить того человека, который убедит меня принять участие в этой битве и предаст меня впоследствии. Этот человек не кто иной, как Дориан Хоукмун Кельнский, который желает заполучить мои владения и.., руку моей дочери.