Марина Дяченко - Судья

* * *

- Это микрофон-петличка, - объясняет волосатый парень с татуировкой на запястье. - Вы приколете его, как булавку, на воротник, и на пульте услышат каждое слово: ваше и вашего собеседника. - Хорошо, - отзываюсь я. - А вот это наушник, - парень вынимает из коробочки круглую пуговку размером с ноготь мизинца. - Вы вложите его в ухо и сможете слышать режиссера и оператора... Они будут сообщать вам о ходе действий. Могут попросить поменять положение - чтобы не перекрывать партнера. И, конечно, предупредят об опасности... Я улыбаюсь. Парень верно истолковывает мою улыбку и отводит глаза. - А правда, что вы можете пулю на лету схватить? - спрашивает уже другим голосом. - Правда, - я хмыкаю. - Только это неприятно. Она горячая. - А как... - Не знаю. У нас в роду по мужской линии все такие. Теперь он хочет спросить, правда ли, что я осудил на смертную казнь десять невиновных или даже двадцать. Я морщусь, и он не спрашивает. Не решается; возвращается к делу: - Камер вы не будете видеть. Но оператор вам в наушник может сказать, где камеры. Самое интересное для съемок - это все-таки ваш партнер. Видеозапись - главный документ, подтверждающий, что он мог вас убить, но отказался. Поэтому будем снимать очень подробно... Глаза его понемногу затуманиваются. Он думает о том, что сделал бы с деньгами, обещанными за мою голову. Пытается не думать - но не может удержаться. , Я не осуждаю его.

* * *

Я ухожу в отпуск. У меня накопилась чертова прорва отпуска - за много лет. Мой напарник, Рут, недоволен: - И что я буду без тебя делать? Автоматику пускать? - Пускай, - говорю я. Подсобка оклеена выцветшими плакатами с моей физиономией. Пол бетонный; Рут плюет на пол. Рут маленький, рыжий и злой, как блоха. На позапрошлой неделе от него ушла жена. - Заодно научишься работать с автоматикой, - говорю я примирительно. Рут открывает рот и сообщает мне, куда я должен засунуть эту такую и растакую автоматику. Я не обижаюсь. Тем более, что у моего напарника личные проблемы.

* * *

День первый. Выезжаем на рассвете. Съемочная группа, замаскированная под обычных туристов, едет на автобусе. Меня везут на замечательной бронированной машине; у нее бесшумный легкий ход, кондиционер и телевизор для пассажиров, но главное - в ней очень трудно устроить аварию таким образом, чтобы я пострадал, а водитель и Георг - нет. Георг сияет. Он выступает координатором проекта; он очень тщательно все подготовил. Сейчас мы едем на Жемчужный курорт, где нежатся в лучах мягкого солнышка благополучные, богатые и счастливые люди. Георг говорит без остановки: обещает мне прекрасный отдых и незатейливо намекает на одиноких богатых вдов, которых на Жемчужном пруд пруди и среди которых, по его мнению, я могу выбрать претендентку для финального ток-шоу... Он уже видит это самое шоу, будто воочию. Видит студию и зрителей в студии, вдову, раскрасневшуюся от смущения и увешанную бриллиантами. И как вдова сперва смотрит документальный фильм со своим участием (она отказалась меня убить, как именно, я еще не знаю, надо посмотреть сценарий), потом прижимает к глазам кружевной платочек и жеманно сообщает в микрофон, что ничего особенного в ее поступке нет. Во-первых, она не может убить и муху, во-вторых, я ей симпатичен, и наконец, ей вовсе не нужны деньги: муж оставил ей в наследство сеть ресторанов и нефтеперерабатывающий завод... В конце концов, Георг начинает меня раздражать, и я прошу его молча полюбоваться пейзажем. Он замолкает - чуть испуганно, как мне кажется. К полудню прибываем на место; на въезде в городок нас десять раз проверяют. Как и следовало ожидать, меня отлично знают и здесь. У постового, проверяющего мои документы, прямо-таки глаза на лоб лезут; я понимаю, что весть разлетится по курорту в считанные часы. И Георг это тоже понимает. Он доволен. Я вхожу в мой гостиничный номер, как в музей: здесь лепные потолки и светильники из цветного стекла, канделябры и сувенирное оружие на стенах все, как мне мечталось. Я долго плещусь в ванной, огромной, как бассейн; я забываю о постовом, я совершенно счастлив, но все-таки не могу отделаться от мысли: а сколько все это великолепие стоит? После обеда (я обедаю один, заказ привозит на тележке милая улыбчивая девчушка) приходят сценаристы. Их трое; выясняется, что способ первого моего умерщвления до сих пор не выбран. Первый сценарист настаивает на утоплении; второй считает, что ничего не может быть лучше вовремя брошенного в ванну включенного фена. Третий самым выгодным способом полагает банальный яд. Сходятся только в одном; первой испытуемой должна быть женщина, с которой я обязан флиртовать. Я охлаждаю их пыл. Никакого флирта, говорю я, в первоначальных условиях не значилось. Я согласен искупаться и, может быть, немножко покататься на водных лыжах; их дело, как мастеров конфликта, создать вокруг меня сюжетное напряжение. Они пытаются спорить. Я выразительно гляжу на Георга, и Георг их уводит. Я провожу упоительный вечер в одиночестве - на балконе, глядя на море, с бокалом хорошего вина; уже перед сном оказывается, что милая девчушкагорничная подкинула мне в постель скорпиона. Я так огорчаюсь, что даже не говорю ей наутро, что нашел его. Пусть думает, что смертоносное насекомое таинственным образом само убежало.

* * *

День пятый. Лидия - дочь миллионера. Она лежит на золотом песке и слушает мою историю. Ей восемнадцать; разумеется, она падка на все блестящее. Обожает экзотику; она сама подошла ко мне на пляже. В ее глазах я - самая экзотичная экзотика из всех возможных. - Почему вы избегаете общества? - спросила она тогда, в самую первую нашу встречу. - Почему вы не отдыхаете на таком милом пляже, а ходите на камни, где никого нет? Я ответил ей совершенно честно: я опасаюсь, что при очередном покушении под пули могут попасть совершенно невинные люди. Ее зрачку расширились. С этого момента мы стали друзьями. - Здесь надежная охрана, - говорит Лидия всякий раз, когда я напоминаю, как опасно находиться со мной рядом. - Никаких головорезов. Все совершенно спокойно. Я мог бы рассказать ей о скорпионе под одеялом. Или о том, как ко мне в спальню влез через окно (двенадцатый этаж!) здоровенный парняга-лифтер. Или о том, что от кофе сегодня утром пришлось отказаться, потому что туда набросали всякой гадости... Но я молчу. Иначе она вовсе от меня не отлипнет. Опасность зовет ее, как верховья реки - лосося на нересте; она лежит на золотом песке, и ее кожа кажется золотой. Ей восемнадцать. - А сколько вам лет? - спрашивает она. Я думаю; следует ли врать ей. Говорить правду не хочется, поэтому я отвечаю витиевато: - Не так много, чтобы умереть. Не так мало, чтобы быть наивным. Она смеется: - Вам должно быть уже под шестьдесят, ведь тридцать лет назад вы уже были судьей... Вам неприятно рассказывать? Что если я попрошу? Я пожимаю плечами. Смотрю на свои руки; теплый песок течет между пальцами. Операторы долго искали, куда пристроить микрофон, когда я буду в плавках. По счастью, у меня на груди очень густая, все покрывающая растительность. - Что если я попрошу? - Повторяет Лидия решительнее. Я рассказываю ей о том, как я мою цистерны. Она удивляется, но желает слышать другое: - Вы не хотите рассказать мне, что случилось с той женщиной? Я спрашиваю,- кого Лидия имеет в виду. - Я знаю больше, чем вы думаете, - говорит она загадочно. - Та женщина, которая вроде бы убила своего мужа. И которую вы приговорили к повешению... Помните? - Конечно, - говорю я. Лидия воодушевляется; ее щеки, и без того яркие, наливаются краской под слоем загара: - Вы в самом деле верили, что она виновна? Или просто сводили с ней счеты? - Какие счеты? - удивляюсь я. - Она была богата, она была аристократка, она держалась высокомерно... Вы уже тогда знали, что она невиновна? Но думали, что правда так и не вскроется? Я молчу. - А если бы это была я, - говорит Лидия почти шепотом, - если бы я сидела на скамье подсудимых... Вы могли бы приговорить к повешению меня? Она уже не лежит на песке - она сидит, уставившись на меня, и сердце ее бьется так часто, что с груди и плоского живота срываются прилипшие песчинки. Кто-то говорил мне, что женщины любят жестоких мужчин - пока эта жестокость направлена на кого-то другого. Может быть, это правда. Я не могу считать себе экспертом в области женской психологии.