Корнелия Функе - Чернильная кровь

— Я закончу работу завтра, как договаривались. Она была бы готова и раньше, но кожа для обтяжки оказалась в дырах и царапинах, да и бумага не лучшего качества.

— Да-да, знаю, библиотекарь передал мне твои жалобы. — Голос Змееглава звучал так, словно он перед этим накричался до хрипоты. — Если бы дать Таддео волю, ты просидел бы в этой комнате до конца своих дней, переплетая заново все книги в моей библиотеке. Но я сдержу свое слово! Я отпущу вас — тебя, твою дочь, твою жену и весь этот комедиантский сброд… Можете все убираться, мне нужна только книга! Мортола рассказала мне о трех словах, о которых так коварно умолчала твоя дочь, но это мне все равно, уж я позабочусь, чтобы никто туда ничего не вписал! Я хочу наконец посмеяться в лицо старухе с косой и ее белым прислужницам! Еще одна ночь — и я разобью себе голову об стену, я убью свою жену и своего сына, я убью вас всех. Понял, Перепел, или как там тебя зовут? Ты должен закончить работу завтра до наступления темноты!

Мо провел рукой по деревянным крышкам переплета, которые только что обтянул кожей.

— Я закончу с восходом солнца. Но вы поклянитесь жизнью вашего сына, что немедленно отпустите нас после этого.

Змееглав оглянулся, словно Белые Женщины уже стояли у него за спиной.

— Да, да, я клянусь, чем только пожелаешь! С восходом солнца — это мне нравится! — Он шагнул к Мо и уставился на его грудь. — Покажи мне! — прошептал он. — Покажи, куда ранила тебя Мортола! Тем ведьмовским оружием, которое мой оружейник так тщательно разобрал на части, что теперь никто не может собрать его обратно! Я велел повесить этого олуха.

Мо, поколебавшись, расстегнул рубашку.

— У самого сердца! — Змееглав прижал ладонь к груди Мо, словно хотел убедиться, что сердце в ней и вправду бьется. — Да! — сказал он. — Да, ты, видно, действительно знаешь средство, прогоняющее смерть, иначе тебя уже не было бы в живых.

Он резко повернулся и подал слугам знак уходить.

— Значит, сразу после восхода солнца я пришлю за тобой — за тобой и за книгой, — сказал он через плечо. — Приготовьте мне поесть в большом зале! — доносился до Мегги его рев, пока стражники запирали дверь. — Разбудите поваров, служанок и Свистуна. Всех поднять! Я хочу пировать и слушать мрачные песни. Свистун пусть поет погромче, чтобы я не слышал крика младенца.

Потом шаги Змееглава удалились, и в комнате слышались лишь раскаты грома. Страницы почти готовой книги вспыхнули в свете молнии, словно живые. Мо подошел к окну. Он стоял неподвижно, глядя в темноту.

— С восходом солнца? А ты успеешь? — с тревогой спросила Мегги.

— Конечно, — ответил он, не оборачиваясь.

Над морем вспыхивали молнии, как будто вдали кто-то включает и выключает свет, — только в этом мире такого света не было. Мегги подошла к Мо, и он обнял ее за плечи. Он знал, что дочь боится грозы. Когда она была маленькой и заползала к нему на кровать, он всякий раз рассказывал ей одну и ту же историю: что небо испокон века тоскует по земле и в грозовые ночи вытягивает огненные пальцы, чтобы прикоснуться к ней.

Но сегодня Мо не стал рассказывать эту историю.

— Ты видел страх на лице Змееглава? — шепнула ему Мегги. — В точности, как написано у Фенолио.

— Да, даже Змееглаву приходится играть роль, которую придумал для него Фенолио, — откликнулся Мо. — Но и нам тоже, Мегги. Как тебе нравится эта мысль?

Настала последняя ночь перед днем, назначенным для милосердия Змееглава. Через несколько часов, еще до рассвета, все они залягут вдоль дороги. Когда именно пойдут по ней узники, не мог сказать ни один из шпионов — известен был лишь день. Разбойники собрались в кружок и громко вспоминали старые приключения. Наверное, это помогало им отогнать страх, но Сажеруку не хотелось ни слушать, ни самому говорить. Он без конца просыпался, но не от долетавших до его ложа громких голосов. Его будили кошмары, дурные сны, терзавшие его уже не первую ночь.

На этот раз сны были особенно страшными, так похожими на реальность, что он подскочил, как будто Гвин прыгнул ему на грудь. С бешено колотящимся сердцем он сидел неподвижно и смотрел во тьму. Сны — они еще в другом мире лишали его ночного покоя, но так худо, как в этот раз, не было, кажется, еще никогда.

— Это все мертвецы. Они навевают дурные сны, — твердил Фарид. — Они нашептывают тебе всякие ужасы, а потом ложатся к тебе на грудь и слушают, как колотится твое сердце. Им кажется тогда, что они снова живы!

Сажеруку понравилось это объяснение. Он боялся смерти, но не мертвецов. Но что, если дело совсем не в этом, если сны показывают ему историю, которая поджидает его где-то? Реальность — вещь хрупкая, благодаря голосу Волшебного Языка он усвоил это раз и навсегда.

Рядом с ним беспокойно спала Роксана. Она повернула голову, шепча имена своих детей — живых и умершей дочери. Вестей из Омбры не было. Даже Черный Принц ничего не слыхал о том, что происходило в городе и в замке с той поры, как Змееглав велел отослать своей дочери труп Козимо и передать, что из ушедшего с ним войска тоже вряд ли кто вернется домой.

Роксана снова шептала во сне имя Брианны. Сажерук знал, что каждый день, проведенный здесь, с ним, разрывает ей сердце. Так почему же просто не вернуться вместе с ней? Почему не уйти от этого проклятого холма туда, где не нужно прятаться под землей, как зверь?.. «Или как покойник», — добавил он мысленно.

«Ты знаешь почему! — сказал он себе. — Это всего лишь сны. Проклятые сны». Он зашептал огненные слова. Прочь, темнота, в которой сны распускаются страшными цветами. Язычок пламени сонно поднялся из земли рядом с ним. Он протянул руку и поманил его выше, к локтю, к плечу, ко лбу, в надежде, что ожог прогонит кошмары. Но даже боль не могла их отогнать. На горячей коже осталась копоть, словно черное дыхание пламени, но сон не ушел, он по-прежнему отдавался в его сердце ужасом, слишком черным и сильным даже для огня.

Как он мог уйти отсюда, когда его снова и снова терзали по ночам кошмары — мертвецы, кровь, гибель? Лица менялись. То ему виделось лицо Резы, то Мегги, то Хитромысла. Даже Черного Принца с окровавленной грудью видел он в этих снах. А сегодня… сегодня ему приснился Фарид. Как и прошлой ночью. Сажерук закрыл глаза и снова увидел перед собой ту же картину, так ясно, так отчетливо… Конечно, он пытался уговорить юношу остаться с Роксаной в шахте. Бесполезно.