Корнелия Функе - Чернильная кровь

— Перепела — в башню! — гулко прокатился голос Огненного Лиса по широкому двору. — Остальных — в подземелье.

Их собираются разлучить. Мо видел, как Реза, покачиваясь на стертых ногах, подходит к Огненному Лису. Один из солдат отпихнул ее сапогом с такой силой, что она упала. И Мо почувствовал, как что-то закипает у него в груди, как будто из ненависти рождается нечто новое. Новое сердце, холодное и жестокое, способное убить.

Оружие. Если бы у него было оружие, хотя бы один из этих нелепых мечей, висевших на поясе у каждого солдата, или нож. Сейчас не было для него на свете ничего желаннее, чем такой вот кусок заточенного металла, — куда желаннее, чем все слова, на какие способен Фенолио.

Солдаты стащили его с телеги. Стоять он почти не мог и все же как-то умудрился выпрямиться. Сразу четверо солдат обступили его и подхватили, и он представил себе, как убивает их всех, одного за другим. И новое холодное сердце билось при этом ровно.

— Эй, поосторожней там с ним! — прикрикнул на солдат Огненный Лис. — Я не для того дотащил его сюда из этой треклятой дали, чтобы вы, олухи, мне его сейчас укокошили.

Реза заплакала. Мо услышал, как она окликает его, снова и снова. Он обернулся, но не увидел ее, а только слышал голос. Он выкрикнул ее имя, рванулся, стал распихивать солдат, тащивших его к башне.

— Эй, прекрати подобру-поздорову! — рявкнул на него один из них. — Что ты так разволновался? Скоро вы снова встретитесь. Змееглав обожает, когда жены присутствуют при казни.

— Да, ему ничего нет слаще их слез и причитаний, — насмешливо сказал другой. — Вот увидишь, ради этого он даст ей еще пожить. А казнь тебе устроят роскошную, Перепел, в этом можешь не сомневаться.

Перепел. Новое имя. Новое сердце. Комок льда в груди, с краями, острыми, как лезвие ножа.

Больше трех дней добирались Сажерук, Мегги и Фарид до Мышиной мельницы. Три долгих, серых дня, за которые Мегги не сказала почти ни слова, как ни старался Фарид ее развеселить. Непрерывно моросил дождь, и вскоре никто из них не помнил, каково это — спать в сухой одежде. И лишь когда к вечеру последнего дня перед ними открылась наконец темная долина, где стояла мельница, сквозь облака вдруг пробилось солнце. Оно висело низко над холмами и заливало золотом крытые дранкой крыши. Кроме дома мельника, нескольких сараев и самой мельницы с большим деревянным колесом, глубоко погруженным в воду, нигде, сколько хватало взгляда, не видно было других построек. Берег реки порос ивами, тополями и кустами эвкалипта, ольхой и дикой грушей. У лестницы, поднимавшейся к мельнице, стояла повозка. Широкоплечий человек, весь в муке, грузил на нее мешки. Больше вокруг не было ни души, кроме мальчика, побежавшего при виде их к дому. Все было мирно и тихо, слышался лишь рокот воды, заглушавший стрекот цикад.

— Вот увидишь, — шепнул Фарид Мегги, — Фенолио что-нибудь написал. Точно. А если нет, то мы подождем, пока…

— Вот уж нет! — резко перебил его Сажерук, подозрительно озираясь. — Мы спросим, нет ли письма, и пойдем дальше. Сюда заходит немало людей, и после того, что произошло на дороге, скоро здесь появятся солдаты. По мне, нам вообще не следовало бы здесь показываться, пока все не уляжется, ну да ладно…

— А если письма еще нет? — озабоченно спросила Мегги. — Я ведь написала Фенолио, что буду ждать!

— Да, хотя я, помнится, не позволял тебе писать ему что бы то ни было. Правда ведь?

Мегги промолчала, а Сажерук снова посмотрел на мельницу.

— Остается надеяться, что Небесный Плясун доставил письмо по назначению, а старик не стал показывать его кому попало. Тебе, наверное, не нужно объяснять, каких бед могут наделать буквы.

Он в последний раз осмотрелся, выходя из надежной тени деревьев. Потом махнул Фариду и Мегги, чтобы шли за ним, и направился к мельнице. Мальчик, бегавший в дом, уже снова сидел на ступеньках перед дверью мельницы. Несколько кур бросились врассыпную, когда Гвин прыгнул на них.

— Фарид, поймай эту чертову куницу! — приказал Сажерук, свистком подзывая Пролазу.

Но Гвин зашипел на Фарида. Он не укусил его (Фарида он не кусал никогда), но и поймать себя не дал. Проскользнув между ног мальчика, он снова прыгнул за курицей. Та с кудахтаньем бросилась вверх по ступеням, но Гвина это не остановило. Он проскочил мимо мальчика, сидевшего на ступеньках с таким видом, будто ничто на свете его не интересует, и скользнул вслед за курицей в открытую дверь. Через мгновение кудахтанье смолкло, и Мегги встревоженно посмотрела на Сажерука.

— Отлично! — пробормотал он, запихивая Пролазу в рюкзак. — Куница, залезшая в муку, и дохлая курица — нам будут за это благодарны! Помяни только черта, и он…

Человек, грузивший телегу, обтер испачканные мукой руки о штаны и пошел к ним.

— Простите! — крикнул Сажерук ему навстречу. — А где мельник? Я, конечно, заплачу за курицу. А вообще-то мы пришли, чтобы забрать письмо.

— Я теперь мельник, — откликнулся тот, подходя. Он был на целую голову выше Сажерука. — Мой отец умер. Письмо, говорите?

Он переводил глаза с одного на другого. Особенно долго задержался его взгляд на лице Сажерука.

— Да. Письмо из Омбры! — ответил Сажерук, взглядывая вверх, на мельницу. — А почему она не работает? Крестьяне не привозят больше зерно или работники все разбежались?

Мельник пожал плечами:

— Вчера один принес сырую полбу. Отруби залепили мне жернова. Работник уже несколько часов их чистит. А что за письмо? Кому? На чье имя?

Сажерук внимательно посмотрел на него.

— Значит, какое-то письмо здесь оставляли?

— Это письмо мне, — сказала Мегги, становясь рядом с ним. — Мегги Фолхарт. Так меня зовут.

Мельник несколько секунд пристально рассматривал ее — в изорванном платье, со спутанными волосами, — но потом все же кивнул.

— Оно в доме, — сказал он. — Но я должен был расспросить вас, потому что письмо, попавшее не в те руки, — вещь опасная, правда? Вы заходите, я пока загружу последний мешок.

— Наполни фляги водой, — прошептал Сажерук Фариду, вешая на плечо свой рюкзак. — Я поймаю чертову куницу, заплачу за курицу, и, как только Мегги получит свое письмо, мы идем дальше.