Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки – рейхсфюрст

Я оскорбился:

— Ты чего? Про планету теперь все знают, а про Родину говорить уже неприлично. А то еще патриотом обзовут, страшно подумать!.. Так что пойдем таким единственно правильным путем, хотя и по колено, а иногда и по ноздри в дерьме… но здесь опять–таки важна точка зрения, верно? Если не дерьмо, а фекалии, то уже и не так воняет, а если экскременты, то вообще ничего страшного, мы же не дикари, чтобы чего–то стесняться?.. Главное, дойти. Можно даже доползти, время от времени заныривая, чтоб не заметили и палкой по голове не вдарили. Потом отмоешься, подезодорантишься, и снова красив и весьма элегантен!.. Ну, допускаешь меня до рычагов?

— Нет.

— Обидно, — сказал я с достоинством, — что не доверяешь, аж жуть! Ну да ладно, веди корабль сам. Но веди, а не пребывай… Новый материк узришь с поднебесной высоты!..

— А что в нем нового? — возразил голос.

— Как что? — изумился я. — А то, что лес иногда как бы другим узором? А реки хоть привычно так начинают ручейками, но дальше текут уже ого какие! Полноводные, можно сказать смело, хоть я и демократ. И, что самое интересное и необычное местами, все тоже к морю, представляешь?.. Нет, так жить, как ты, просто скучно!

Голос ответил, как мне показалось, с неудовольствием:

— Ничуть. Понятие скуки, как понимаю, я убрал перед тем, как слиться с кораблем. Сейчас я неторопливо занимаюсь исследованиями. Разве это не самое достойное?

Я перебил:

— Как? У тебя есть необходимые инструменты?

— Нет, — ответил голос с неохотой, — инструментов нет, однако… однако я провожу мысленные эксперименты. Самые разные и всевозможные.

Я скептически хмыкнул.

— Эксперименты должны давать результаты, а те должны воплощаться в разные приспособления, позволяющие яркой пытливой мысли, вот как у меня, двигаться и даже лететь, помахивая, дальше… А у тебя почему не пытливая?

— У меня выше, — ответил голос сухо.

— Какая?

— Созерцательная.

— А–а–а, — сказал я понимающе, — плюй на все и береги здоровье? Знаем–знаем таких, проходили эту демократию в младших классах, как пример общинно–первобытного строя. Но выше созерцательной бывает любознательная! Не знало? Если будем сотрудничать, я тебе это обеспечу по самые клапаны. У меня нет твоих ограничений, я вообще человек неограниченных возможностей и способностей… таких, что даже самому бывает страшно. Если люди ни на что не способны, а я вот способен на все!.. Со мной не соскучишься, а такими созерцательностями обеспечу, что и ночью будут сниться, как вот мне, такому счастливцу, что удавиться готов…

Голос заметил ровно и бесстрастно:

— Глупо. Мне кажется, ты просто примитивен.

— Вот смотри, — сказал я нравоучительно, — и вспоминай, каким ты был. Представь себе, что я — это ты в далеком прошлом. Такой же дурной, непоследовательный, ленивый, попадающий в дурацкие положения, отлынивающий от работы, но умненький, замечательный, только потенциал не раскрыт, потому и дурак.

Мне показалось, что он хмыкнул, но вряд ли при очищении от человеческих привычек и свойств оставил себе эту хрень. Либо динамики барахлят, то ли скопировал у меня, чтобы отвечать тем же.

— Созерцательность, — продолжал я, — это конечно, весьма. Вершина как бы совершенной формы буддизма. Но созерцанием мир не перестроишь.

— Это всегда приводит к катастрофе, — сказал голос.

— Приводило, — возразил я. — И всегда по–разному. Если у тебя есть данные, проверь–ка. Во–первых, всякий раз обходили старые грабли, а наступали на что–то другое. Во–вторых, всякий раз продвигались дальше… Что, не так?

Голос произнес глухо:

— Допустим.

— Ну вот, — сказал я победно, — сам видишь!.. А в–третьих, тогда не было такой силы, как церковь! Что, не так? Ну вот!.. Церковь вообще запрещает всякие войны. Правда, ее не слушают… нет, не так. Ее все–таки слушают и воюют уже не так зверски. Какой–то базовый гуманизм у всех есть, появились даже правила, что в войнах можно, а что нельзя. Раньше вообще всех чужих вырезали начисто. Ну, кроме тех, кого уводили в рабство. А сейчас вот поэтапный отказ сперва от зверских методов войны, а потом и вообще откажемся. Будем терроризмом пробавляться, это вроде гладиаторских боев, только на улице… Какой прекрасный мир настает!

Он молчал долго, наконец сказал медленно:

— Я эту гипотезу… проверил несколько раз в различных сценариях… Вообще–то две трети из них приводят к катастрофам, а из оставшейся трети половина вариантов погружает человечество в постоянные войны.

— Но не уничтожает его? — спросил я с надеждой.

— Нет, — ответил он. — Но идет изнурительная война, все скатываются в дикость.

— Ладно, — сказал я, — а вторая половина той оставшейся трети?

Он ответил медленно и, как мне показалось, с сомнением:

— Осталось всего два варианта… в них человечество уцелеет. Но в одной из них церковь все–таки умрет.

— Но человечество будет развиваться? В обоих случаях?

— Да.

— До момента, когда сольется в нечто целое, и войны станут невозможными?

— Да.

— Прекрасно, — сказал я. — Вот видишь!

— Могла быть ошибка в расчетах, — возразил он.

Я изумился:

— У тебя? Да у тебя голова больше этого скайбагера!.. Да, в бесконечно малом можно уместить бесконечно большое, не знал?.. С твоим квантовым супермозгом, где ундециллионы операций в фемтасекунду… нет, ты просто не можешь ошибаться!

После паузы он произнес:

— Хорошо, меня заинтересовал этот странноватый путь развития прогресса. И что ты хочешь?

— Сперва облетим планету, — сказал я твердо и выпрямился, даже посмотрел сизокрылым орлом по сторонам. — И определимся на месте.

Почти час он пробуждал механизмы, пребывающие в глубокой летаргии. За это время я пытался осторожненько выведать, почему это он стал кораблем, добровольно или насильно. Да, это было его решение, но теперь сам не помнит, как именно, ибо убрал из себя все то, из–за чего страдал и что заставило.

При попытке копнуть глубже он просто перестал отвечать, словно боится, что какие–то тягостные воспоминания проснутся. Я с гордостью подумал, что наверняка, дурак, из–за несчастной любви, или дура, а я вот не такой. У меня все любови — несчастные, но не иду в киборги. Просто в несчастье выгляжу печальнее и наверняка красивее.

— Вообще–то, — сказал я, — мне вот пришла такая мудрая и неожиданная мысль, я вообще–то мудрый, что это не мое дело и потому неча… В смысле, как там идет расконсерваторивание? Они когда в спячку впадают, лапу сосут?

Он вопрос понял правильно, после паузы ответил равнодушно:

— Да, потребляют, но совсем капли энергии. Заканчиваю…

— Корабль начинает просыпаться? — спросил я.

— Я и не спал, — ответил он. — Двигатели просыпаются.