Мервин Пик - Одиночество Титуса

– С другой стороны, – говорил высокий господин Прут человеку в львиной шкуре, – что-то в вопросе этого юноши есть. Та же ваша пустыня. Вы не расскажете нам о ней подробнее?

– О да! О да! – зазвенел голос безжалостно вцепившейся в львиную шкуру госпожи Дёрн.

– Когда я сказал «пустыня», – ответил лев, – я подразумевал лишь мое сердце. Вам лучше порасспросить господина Акрлиста. Вот его Бросовые Земли – это пустыня так пустыня.

– Да, эти уж мне Бросовые Земли, – произнес, выпячивая подбородок, господин Акрлист. – Все утыканы железистыми горами. Населены термитами, шакалами и – на северо-западе – анахоретами.

– Но что вы там делали? – спросил господин Прут.

– Следил за одним подозрительным человеком. Юношей, в наших местах неизвестным. Его неясные очертания влачились предо мною в песчаной буре. По временам я совсем терял его из виду. По временам обнаруживал, что иду с ним почти бок о бок, и мне приходилось слегка отставать. Иногда я слышал, как он поет – безумные, дикие, бессвязные песни. А иногда он выкрикивал, словно в бреду, что-то вроде «Фуксия», «Флэй», другие имена. Порою же он вскрикивал: «Мама!», а однажды упал на колени и зарыдал: «Горменгаст, Горменгаст, вернись ко мне снова!»… Я не имел приказа арестовать его – только следовать за ним, поскольку начальство известило меня, что документы его не в порядке – если они вообще существуют… Однако на второй вечер поднялась особенно страшная буря, пыль ослепила меня, и я потерял его в облаке красного песка. И больше уже не нашел, так и не смог.

– Дорогой.

– Что такое?

– Посмотри на Гамлеса.

– Зачем?

– Его блестящая лысина отражает пару свечей.

– С моего места их не видать.

– Нет?

– Нет. Однако взгляни – слева от центра виднеется крошечное изображение, я бы даже сказал, лицо юноши, – если б не то обстоятельство, что лица навряд ли растут на потолках.

– Мечты. Мы вечно возвращаемся к своим мечтам.

– Однако серебряный хлыстик РК2053722220 – лунные циклы, рождение новой…

– Да, да, все это я знаю.

– А любви так и нет, и близко не видно.

– Небо задыхалось от самолетов. Некоторые из них, даже беспилотные, кровоточили.

– А, господин Кудель, ну как ваш сын?

– Помер в прошлую среду.

– О, простите, мне очень жаль.

– Правда? А мне – нет. Никогда его не любил. Но заметьте – великолепный пловец. Был капитаном школьной команды.

– Ужасная жара.

– Ах, леди Куросбор, позвольте представить вам герцога Куросбора. Впрочем, вы, возможно, уже встречались?

– Неоднократно. А где сэндвичи с огурцом?

– Позвольте…

– О, прошу прощения. Принял вашу ногу за черепаху. Что тут происходит?

– Нет, право же, мне это не нравится.

– Искусство должно быть безыскусным, а не бессердечным.

– Красота – устарелое слово.

– Вы напрашиваетесь на вопрос, профессор Скрап.

– Ни на что я не напрашиваюсь. Даже на ваше прощение. Даже на ваше несогласие. Я не соглашаюсь с вами без всяких просьб, я скорее обратился бы с просьбой к дряхлому, костлявому, подслеповатому лизоблюду, подпирающему колонну, нежели к вам, сударь.

– Тогда получите… и вот еще, – забормотал оскорбленный собеседник, отдирая от сюртука своего визави пуговицу за пуговицей.

– А недурственно веселимся, – произнес визави, привставая на цыпочки и целуя своего друга в подбородок. – Без перебранок приемы были бы невыносимо скучны, так что не отходите от меня далеко, Гарольд. Меня от вас так тошнит. Это еще что?

– Всего-навсего Струпмрамор щебечет по-птичьи.

– Да, но…

– И всегда почему-то…

– О нет… нет… мне все равно нравится.

– Вот так молодой человек и скрылся от меня, даже не зная о том, – говорил Акрлист. – И если судить по тяготам, которые выпали ему, он непременно должен быть где-то в городе… потому что – где же еще? Не угнал ли он самолет? Не улетел ли в…?

Но тут пробило полночь, и несколько мгновений по каждой ноге, забредшей на прием леди Конц-Клык, всползала густая гусиная кожа, взбегая по бедрам, накапливая свои мерзкие силы у основания каждого спинного хребта, рассылая ужасных своих верховых по поясничным ландшафтам. А там и вверх по спине, завиваясь смертоносным плющом и наконец растекаясь веером от шеи, драпируя ледяным муслином груди и животы. Полночь. Последний холодный удар еще отзывался эхом, когда в одиночестве стеклянной крыши Титус, разминая затекшую руку, перенес весь свой вес на локоть и, неожиданно продавив световой люк и не успев отпрянуть, полетел в дожде осколков вниз.

По счастью, никого всерьез не поранило. Титус получил несколько порезов, но то были просто царапины, что же до самого падения, то тут юноше сильно повезло, поскольку прямо под ним оказалась женщина с широкими, покатыми плечами, с грудями, подобными снежным шарам.

Повалившись на пол, они с минуту пролежали бок о бок на толстом ковре. Вокруг посверкивали осколки стекла, однако лежащая близ Титуса Юнона испытывала – как и все, кого поразило внезапное появление юноши в воздухе, а после и на полу, – не боль, а потрясение.

Ибо почти библейское пришествие молодого человека в отрепьях содержало в себе нечто, поразительное не в одном только смысле.

Титус поднял прижатое к голому плечу лицо, встал, пошатываясь, и увидел, что дама на полу не сводит с него глаз. Даже лежащая, она казалась грандиозной. Величавость ее нисколько не пострадала. Когда Титус, наклонясь, протянул ей руку, чтобы помочь подняться, она лишь коснулась кончиков его пальцев и мгновенно, без видимого усилия, вскочила на ноги, очень, кстати, красивые. Между крохотными ступнями и благородной головой римлянки растекался, словно между двух полюсов, золотистый простор пряных ароматов.

Кто-то склонился к юноше. Это был Лис.

– Кто ты, черт побери, такой? – спросил он.

– Какая разница, – ответила Юнона. – Отойдите от нас. У него кровь идет… Неужели этого мало?

И с совершенно неописуемым е1ап [3] Стремительность, порыв (фр.) она отодрала от своего платья полосу ткани и стала обматывать ею кровоточащую руку Титуса.

– Вы очень добры, – сказал Титус.

Юнона мягко покачала головой, легкая улыбка приподняла уголки ее щедрого рта.

– Я вас, наверное, испугал, – продолжал Титус.

– Знакомство было стремительным, – отозвалась Юнона. Она изогнула бровь. Бровь поднялась, точно вороново крыло.

– Нет, вы слышали, что он сказал? – прорычал озлобленный голос. – «Я вас, наверное, испугал». Да ты, щенок безродный, мог убить эту даму!

Поднялось сердитое гудение голосов, десятки лиц обратились к разбитому люку. Лица же тех, кто стоял ближе к Титусу, – лица, которые несколько мгновений назад выражали поверхностное дружелюбие, стали приобретать выражение совсем противоположное.