Юрий Никитин - Зубы настежь

– Приветствую, герой! Готов?

– Готов, – буркнул я.

– Совсем готов?

– Да понял я твои намеки, понял...

Солнце блестело и на моих плечах, таких же крутых и блестящих как конский круп. Свернутое в трубочку одеяло уместилось в петле за седлом, солнце и свежий воздух ласково щекотали мою кожу, а спину терли жесткие как фанера перья ворона. Он дремал на седельном мешке, то и дело либо тычась в спину пеликаньим клювом, либо царапая крылом.

Широкая перевязь не терла кожу, хотя из-за плеча хищно смотрела рукоять тяжелого меча. На седельном крюке справа лук, слева – колчан с длинными оперенными стрелами.

В окне башни появилось бледное лицо, и я, еще не разобрав кто смотрит, охотно вскинул мускулистую длань и красиво помахал, сам любуясь вздутыми мышцами плеча, предплечья, а когда слегка напряг, то вздулись буграми даже пласты правой половины груди, задвигались косые мышцы спины, сбоку оттопырился пласт мышц, словно крыло летучей мыши.

Рядом в окне забелело еще лицо. Уже чувствуя, что перебор, я все же растянул губы в широкой открытой улыбке человека, которому скрывать нечего. Солнечный зайчик от моих зубов побежал по каменной стене, высвечивая в щелях серый цемент и зеленый мох. Помахал еще, уже напрягая грудную клетку вовсю, на случай, если смотрят из других окон тоже, даже спину напряг, там целые горные пласты со своими ущельями, долинами и красивыми барханами горячей гладкой кожи.

– Красивая легенда, – вырвалось у меня внезапно, – красивая.

Куцелий вздрогнул, оглянулся:

– Какая легенда?

– Ну, – сказал я уже с неловкостью, сам морщась, что рушу свой варварский имидж, – которая о путешествии Мухаммада на небеса. Где в единое мгновение р-р-раз и там!... Красиво.

Куцелий поперхнулся, его красные утомленные глазки с недоверием пробежали по моему мужественному красивому лицу героя.

– А-а... Удалось запомнить? Удивительно. Хотя понятно, тоже хотелось бы вот так сразу, а скорость этого коня не выше сорока верст в сутки... Зато сколько приключений будет по дороге!

Голос его бы фальшивым. К тому же я помнил, что он лишил меня самых приятных приключений, и молодой маг, похоже, замечал, что я не забыл такой услуги, старался держаться на расстоянии.

– Да я не о скорости, – буркнул я, уже недовольный что с языка сорвалось такое.

– И что же... – сказал Куцелий настороженно. – Как по-вашему, то было наяву или почудилось? А если почудилось, то было ли это видение, наваждение, насыл, порча или галлюцинация? А если галлюцинация, то на какой почве: голода, страха, желания... Нам в самом деле интересен взгляд человека... неиспорченного образованием!

Я отмахнулся с великолепной небрежностью героя, который не привык сушить мозги над проблемами, которые нельзя решить одним ударом меча. И даже двумя.

– Ни то, ни другое, не третье.

Он насторожился:

– А разве может быть третье решение?

Я кивнул:

– Может.

– Какое? – он уставился на меня круглыми блестящими глазами. – Какое?

Я сдвинул могучими плечами героя. Мышцы двигались как морские волны, красиво переходя из состояния покоя в разные вздутости, бугры, красивые блестящие холмы, туго обтянутые здоровой кожей.

– Пока не знаю.

Он выдохнул воздух шумно, разочарованно.

– Увы, это невозможно!

– Понимаю, – сказал я нехотя. – Наверное, просто почудилось.

Снова я поймал его ускользающий взгляд. Мне показалось, что возмутился он чересчур громко, наигранно.

И хотя на самом деле я брякнул просто так, чтобы отвязаться, но теперь почудилось, что в самом деле существует и нечто третье.

В черных глазах Куцелия было странное выражение. Я снова оглядел себя. Черт, я больше похож на Хулка. Тупое такое чудовище в человечьем облике, одни глыбы мышц, мозгов как у таракана. На пляже меня бы провожали почтительно-завидующими взглядами, да и на улице такое заметно, особенно летом.

– Держись, ворона, – сказал я негромко.

Жеребец даже не пошатнулся, когда я одним движением поднялся в седло, только когти ворона вонзились в ремень перевязи глубже, достав и мою кожу, но пернатый мудрец только проскрипел что-то во сне, но просыпаться не стал.

Жеребец переступил с ноги на кону, приноравливаясь к тяжести. Огромный черный как глыба антрацита, с такими же блестящими боками, страшноватый и храпящий грозно, он то и дело косил огненным взглядом по сторонам, мечтая подраться. Хоть и рожденный в конюшне магов, но настоящий варварский конь в душе, куда варварее меня самого,

Каменный двор оставался пуст, если не считать голов в окнах. Только мы с конем и вороном на моем плече, даже Куцелий отступил на крыльцо, где в тени за нами молча наблюдал в сопровождении двух учеников старый Туртуллиус.

Двор безжалостно заливало солнце, уже начиная выжигать ночную сырь, запахи кухни. Ветерок донес аромат из конюшни, я почти видел как убийственные огненные стрелы с неба сожгли нечистые запахи, а нашу с конем черную тень бросили на каменные плиты поперек двора.

И вдруг...

От ворот звонко и торжественно протрубили трубы. Красиво, зазывно, сердце от серебряных звуков застучало чаще, а плечи раздвинулись еще шире. Тяжелые створки распахнулись, из темноты выплеснулось настолько яркое, цветное и пестрое, что мне на миг почудилось, что это патруль разгоняет цветочниц у Белорусского вокзала. Впереди на укрытых с головы до ног красными попонами конях ехали двое мужчин: один немолодой, грузный и тяжелый, весь в железе, только голова непокрыта, ветер треплет редкие седые волосы, а второй молодой и резкий, со злым надменным лицом, в дорогом одеянии, расшитом золотой вязью, с множеством золотых пуговиц, золотых запонок, бриллиантовых заколок, на голове широкополая шляпа с синезеленым пером, самая крупная булавка сцепляет края воротника у горла. На плечах переливается красным и оранжевым длинный плащ, покрывая конский круп.

За этими двумя выплеснулись цыгански яркие всадники, в середке как редкий цветок выделялась девушка странной и редкой красоты. Я выпрямился и незаметно раздвинул глыбы плеч, слегка вздул грудь и напряг мышцы.

Ткани на одежду принцессы пошло меньше, чем мне бы потребовалось на галстук, а длинные золотые волосы, красиво падая на спину, укрывали площадь побольше, чем вся ее одежда. Я засмотрелся на ее белое нежное тело, совсем не видевшее солнца, не сразу обратил, что следом подъехали еще трое: старый угрюмый воин с длинной окладистой серебряной бородой, торчащими усами, в кольчуге из крупных колец, и двое воинов в железе, даже шлемы с личинами, видны только глаза через узкие щели, из-за плеч выглядывают рукояти боевых топоров.

Я не мог оторвал взгляда от старого воина: усы настолько огромные и хвастливые, которые я видел только однажды на старом фото с изображением командарма Буденного, полного Георгиевского кавалера. Усы торчали в стороны острые как пики, слегка загнутые кверху острыми кончиками, бравые, бодрые, и у меня сразу возникло желание выпрямить спину еще больше и выпятить грудь до немыслимых пределов.