Джордж Мартин - Танец с драконами. Грёзы и пыль

— Мал-то он мал, милорд, но король Роберт пользовался любовью в народе, и многие до сих пор полагают, что Томмен — родной его сын. Лорда Станниса полюбить куда как труднее, не говоря уж о леди Мелисандре с ее кострами и суровым красным богом. Люди жалуются, вот что я вам скажу.

— На Мормонта тоже жаловались. На лордов и на жен всегда жалуются — он мне сам так сказал. А если жен нет, то лордам достается вдвое больше положенного. — Стюарды уже повалили две стороны загородки и рушили третью. — Заканчивайте без меня, Боуэн, и проследите, чтобы мертвецов сожгли всех до последнего. Спасибо вам за совет: обещаю хорошенько его обдумать.

Из ямы все еще шел дым с хлопьями пепла. У ворот Джон спешился и повел коня под уздцы на южную сторону. Впереди шагал Скорбный Эдд с факелом, с потолка капали холодные слезы.

— Отрадно было видеть, как горит этот рог, милорд, — сказал Эдд. — Вчера мне приснилось, будто я сикаю со Стены, а тут кто-то возьми да и затруби. Нет, я не жалуюсь — лучше уж такой сон, чем тот, где Харма Собачья Голова скормила меня своим свиньям.

— Харма мертва.

— Но свиньи-то живы. И глядят на меня, как Смертоносный на ветчину. Зато одичалые ничего плохого как будто не замышляют. Мы, правда, порубили и велели сжечь их богов, но взамен накормили луковым супом. Разве может бог сравниться с миской горячего хлебова? Я и сам бы не отказался.

Черный плащ Джона пропах дымом и горелым мясом. Да, поесть не мешало бы, но он изголодался не по еде. Посидеть бы за чашей вина с мейстером Эйемоном, перекинуться парой слов с Сэмом, посмеяться с Пипом, Гренном и Жабой. Эйемона и Сэма больше нет здесь, но остальные его друзья…

— Сегодня я буду ужинать с братьями.

— Вареная говядина и свекла. — Эдд, похоже, всегда знал, чем будут кормить. — Только хрен у Хобба весь вышел — кому сдалось вареное мясо без хрена?

Старую трапезную сожгли одичалые — теперь братья Ночного Дозора ели в каменном погребе под оружейной. Два ряда мощных колонн подпирали сводчатый потолок, вдоль стен лежали бочки с вином и элем. За ближним к лестнице столом играли в плашки четыре строителя, ближе к огню разведчики толковали о чем-то с людьми королевы, у другого стола собралась молодежь.

— Ночь темна и полна репы, — вещал Пип, тыча в репку ножом. — Помолимся об оленине, дети мои, об оленине с подливкой и луком. — Гренн, Жаба, Атлас и прочие дружно ржали.

Джон не присоединился к ним.

— Глупо смеяться над чужой верой, Пип. И опасно.

— Чего ж тогда красный бог меня не сразил?

— Мы не над ним смеемся, милорд — над жрицей, — заверил красавец Атлас, бывшая шлюха мужского пола из Староместа.

— У вас свои боги, у нее свой. Оставьте ее в покое.

— Она-то наших богов в покое не оставляет, — заспорил Жаба. — Послушать ее, так все они ложные — что Семеро, что старые. Одичалых она заставила жечь ветки чардрев, сами видели.

— Леди Мелисандра мне не подчиняется, а вот вы — да. Недоставало еще, чтоб вы передрались с людьми королевы.

— Ни квака более, храбрый Жаба — внемли словам лорда Сноу. — Пип отвесил Джону шутовской поклон. — Отныне я и ухом не шевельну без приказа вашего пресветлого лордства.

Он думает, это игра. Треснуть бы его как следует, чтоб дошло.

— Ушами шевели сколько хочешь, только языком не мели.

— Я за ним пригляжу, — пообещал Гренн. — Надо будет, так и побью. Не отужинаете ли с нами, милорд? Подвинься, Оуэн, дай Джону сесть.

Джон только этого и хотел, но понимание того, что теперь это ему недоступно, повернулось в животе словно нож. Они сами выбрали его командовать ими. «Лорд может любить своих подчиненных, — сказал в голове отец, — но дружба с ними ему заказана. Нельзя дружить с людьми, которых ты судишь или посылаешь на смерть».

— В другой раз, — сказал Джон. — Ты, Эдд, оставайся и ужинай — у меня еще есть дела.

Снаружи, как ему показалось, стало еще холоднее. В окнах Королевской башни мерцали свечи, на крыше стояла Вель. Станнис держал ее прямо над своими покоями, но на крышу разрешал выходить. Девушка смотрела на вершину Стены. Как она одинока и как красива, подумал Джон. Рыжая Игритт, поцелованная огнем, тоже была по-своему хороша, когда улыбалась, а Вель и улыбаться не надо. От нее и так все мужчины при любом королевском дворе лишатся рассудка.

Хотя стражники не сказать чтобы без ума от нее. Она их обзывает поклонщиками и уже трижды пыталась бежать. Зазевался один латник, а она хвать кинжал у него из ножен да и воткнула в шею. Еще дюйм влево, и ему бы конец.

Одинокая, красивая, опасная, она могла бы достаться Джону. Она, и Винтерфелл, и имя его лорда-отца. Вместо всего этого он выбрал черный плащ и ледяную стену. Выбрал честь, по своему бастардову разумению.

Стена нависала над ним справа, когда он шел через двор — мерцающая вверху и накрывающая все внизу своей тенью. За решеткой ворот, где часовые укрывались от ветра, светилось рыжее зарево. Клеть, поскрипывая на цепях, шуршала по льду. Там наверху часовые, не иначе, сидят в будке вокруг жаровни и либо орут в голос из-за ветра, либо вовсе молчат. Надо бы и Джону подняться туда, на свою Стену.

Он шел мимо сгоревшего остова башни командующего, мимо места, где умирала на его руках Игритт. Прибежал, дыша паром, Призрак; его красные глаза горели во тьме, как угли. Убил что-то, понял Джон, ощутив горячую кровь во рту, и сплюнул. «Я человек, не волк, — сказал он себе. — Так нельзя».

Под воронятником по-прежнему жил Клидас. На стук Джона он приоткрыл дверь со свечкой в руке.

— Можно? — спросил Джон.

— Разумеется. — Клидас открыл дверь пошире. — Я как раз грею вино, не желаете ли?

— Охотно. — Руки совсем застыли; Джон снял перчатки, согнул и разогнул пальцы.

Клидас, вернувшись к огню, помешал в котелке с вином. Шестьдесят ему стукнуло как пить дать — молодым он казался лишь по сравнению с Эйемоном. Низенький, тучный, глаза розовые, как у ночного создания, на черепе редкие белые волосы. Джон взял протянутую им чашу обеими руками, вдохнул аромат, испил. В груди разлилось тепло. Он выпил еще, смывая вкус крови во рту.

— Люди королевы говорят, что Король за Стеной умер как трус. Молил о пощаде и отрекался от королевского титула.

— Так и было. И Светозарный горел небывало ярко, как солнце. За Станниса Баратеона с его волшебным мечом, — поднял чашу Джон. Вино отозвалось горечью.

— У его величества нрав тяжелый. Трудно быть легким, когда носишь корону. Из хороших людей выходят порой дурные короли, по словам мейстера Эйемона, а из дурных — хорошие.

— Кому и знать, как не ему. — При Эйемоне Таргариене на Железном Троне сменилось девять правителей. Королевский сын, королевский брат, королевский дядя. — Я полистал книгу, которую он мне оставил — «Яшмовый ларец». Почитал про Азора Ахай, которому принадлежал Светозарный. Он закалил меч кровью своей жены, если верить Вотару. С тех пор Светозарный стал теплым, как Нисса-Нисса, и ни разу не остывал, а во время битвы он раскаляется. Когда Азор Ахай пронзил им брюхо одного чудища, кровь бестии закипела, из пасти повалил дым, глаза вытекли и все тулово вспыхнуло будто факел.