Александр Архиповец - Хроники Сергея Краевского

— Обожаю апельсины. Ем их в любом количестве и в любое время года. Присаживайся к столу.

Небрежно сбросив на кровать шубу, осталась в коротком халатике. По-хозяйски уверенным жестом плеснула в бокалы "Арарат".

— Выпьем за любовь!

Тосты следовали один за другим. Прекрасный армянский коньяк пили, как водку. Не пренебрегали и закусками. Сергей быстро пьянел. Робость и застенчивость, захлебнувшись, утонули во второй бутылке. Раскрасневшаяся "собеседница" хорошела на глазах, а глубокий вырез халата манил все настойчивее.

Ирина, встав из-за стола, включила над постелью бра. Остальной свет погасила, создав интимный полумрак. Затем подошла к прикроватной тумбе, на которой стоял непривычно маленький (не более дипломата) импортный кассетный магнитофон. Тишину разорвала стремительная, но в тоже время мелодичная композиция. "Deep purple in rock" очаровывал, манил, зажигал, призывал отдаться танцу, увлекал в головокружительный водоворот плотских наслаждений. Партнерша уже не скрывала нахлынувшего желания, тяжело дыша, прижималась к юноше всем телом. И он откликнулся на зов. Руки нырнули под халат, сильно сжали плечи, пробежали по спине, талии, ягодицам. "Танец" продолжили в постели. Сергей дрожащими пальцами ловил непослушные пуговицы халата. Шелк, не выдержав молодецкого напора, беспомощно затрещал, открывая ненасытному взору молочно-белую мягкую грудь с немного впавшими розовыми сосками. Юноша припал к ним жаждущими губами. Ирина, откинув голову назад и прикрыв глаза, тихонько застонала. Соски тоже откликнулись на ласку, налились, покраснели. Сергей ощущал на языке маленькие мягкие волосики, доводившие его до безумия. Руки, не зная преград, утонули в горячем, жаждущем любви лоне…

За окном серело. Понемногу вползал в комнату поздний зимний рассвет. Открыв глаза, Сергей тупо уставился на все еще горящее бра. Во рту пересохло, сердце колотилось в бешеном темпе. "Как после о-перехода", — явилась совершенно чуждая и непонятная мысль. Но удивляться не было сил.

"Где я? Что со мной?" — С трудом повернув голову, увидел лежащую рядом Ирину.

Сейчас было заметно, что она намного старше, чем казалось вчера. У корней крашеных волос кое-где проступала седина. Макияж, сливаясь с естественной синевой, оттенял мешки под глазами. С размазанным по губам кровавым пятном помады она походила на упившегося кровью вампира. А может, так оно и было? Высосала часть юности. Насильно раскрыла не принадлежащий ей бутон. Сергей, пошатываясь, сел в постели. В комнате стоял тяжелый дух перегара и грязного белья. Одна за одной накатывали волны темноты. Проклиная себя и свою глупость, натянул разорванные трусы, мятые спортивные брюки, футболку и, прижимая ко рту свитер, выбрался из распроклятого двести восемнадцатого.

Прямо в коридоре его стошнило.

Да, воистину непредсказуемы и мало управляемы наши влечения.

Страсть…

Будь ты трижды проклята, чужая земля!

Мир, рожденный жестоким красным солнцем, несущим кровавые рассветы и гнетущие закаты. Мир непривычных запахов и неведомых троп, враждебных лесов и долин.

Здесь везде подстерегает беда, лишения и смерть. Ночью изводят сырость и холод, а днем зной и жажда. Но хуже всего отвратительный липкий голод, высасывающий последние силы, заставляющий дрожать лапы и мутиться разум.

Кажется, весь мир задался целью убить ранее невиданного им волка золотой масти. Но волка ли? Это неясно даже ему самому.

Бесспорно одно — волчья шкура. Но воспоминаний, пусть даже звериных, нет. Ничего, что могло бы приподнять завесу над прошлым.

Как будто сам дьявол, шутки ради, создал его неделю назад и, наделив разумом, выбросил в проклятый мир. Чьи грехи он здесь искупает, свои или чужие?

Гнус вился роями, забивал глаза, попадал при дыхании в горло, вызывал мучительный надсадный кашель. Колючки впивались в лапы, выбирая самые уязвимые места, долго нарывавшие и кровоточащие.

Съеденное или выпитое приносило лишь новые мучения: внутри бурлило, кипело, извергалось наружу со страшными спазмами.

Люди же, увидев его однажды, пришли в неописуемый ужас, а затем устроили беспощадную травлю. Только чудом удалось спастись. На долго ли? Вряд ли он протянет больше суток.

Нет сил даже искать нору для ночлега.

Остается одно из двух: немедля найти пищу или умереть.

Вот и последний шанс. На лесной полянке пасутся лани с детенышами. Припав к земле, стараясь не спугнуть добычу, волк медленно ползет.

Но охотник из него никудышний. Предательски хрустнула сухая ветка — спугнула быстроногих ланей.

Уже не таясь, он встал во весь рост и смотрел, как быстро убегает надежда.

"Жить! Жить! Жить!" — отчаянно вопило волчье нутро, и с неимоверной силой пожелало остановить или хотя бы приостановить время. О чудо! Мир дрогнул — прыжки ланей замедлились, словно кто-то тормозил кинопленку.

Воздух стал плотней, подобно воде, обтекая туловище, мешал двигаться, но волк был не подвластен времени.

И вот желанная добыча рядом.

Мир вернулся в привычное измерение.

Увидев перед собой внезапно появившееся чудовище, козочка, растерявшись, замерла. Объятая ужасом стояла и обреченно смотрела большими, по-человечески умными глазами в лицо смерти. Из ее глаз капали по-детски чистые слезинки.

Так они и стояли, глядя друг на друга, не имея сил отвести взгляд.

Волк пришел в себя первым.

Стоит лишь сомкнуть зубы и чужая кровь станет его жизнью. "Ну, давай же! Давай!" — кто-то извне торопил его убить.

"Но почему мне так знакомы эти глаза?" — устояв от безумного искушения, думал золотистый монстр.

Казалось, пелена забвения вот-вот падет. Вместо злобы в душе, рожденные неясными воспоминаниями, расцветали нежность и любовь. — Так не должно быть! Но так есть! Ценой убийства долги не заплатишь!

Адская боль пронзила спину, прижала к земле, разорвала легкие.

Одна из ланей, обернувшись молодой женщиной, с криком: "Умри, проклятый оборотень!", — пустила в ход знакомый кинжал.

По золотистой шерсти на землю стекала кровь и, падая на траву проклятого им мира, исчезала.

"Может, так и лучше", — подумал волк и поднял глаза.

На месте козочки стояла девочка с золотистыми волосами и зелеными глазами. Она с ужасом смотрела на умирающего оборотня.

"Ну почему мне так знакомы ее глаза?"

Еще был детский крик:

— Нет, нет! Не смей! Ведь это же…

Утратив тело, душа вернула память.

На земле, истекая кровью, лежал Сергей Краевский. Рядом рыдала златокудрая девчушка с глазами цвета морской волны. Она смотрела то на него, то на упавшую в обморок, но так и не выпустившую из рук кинжала, Ризу.

Тело Сергея окутала дымка. Оно, утратив четкие очертания, стало исчезать. Так же как часто теряется в нашей памяти дурной сон, стоит лишь проснуться и открыть глаза. Кошмар уходит, но остается тяжелый осадок, предчувствие неотвратимо приближающегося несчастья.