Гильберт Бриссен - Книга Лазури

Посвящение:

Посвящается любимой арт-группе Peach-Pit, не менее любимым манге и аниме, а также всем, кто помогал советом и делом в написании; в особенности же тем, кого к моменту окончания уже не было рядом.

Публикация на других ресурсах:

Публиковать можно где угодно, нам фиолетово.

Примечания автора:

Начало работы определить трудно, кажется, конец 2010 года. Закончен роман был весной 2012, причем основная масса текста появилась на свет в первые несколько месяцев. Работы было вагон и телега, откуда-то возникли 407 (sic!) страниц истории, выдумывавшейся то методично и заранее, то едва ли не на ходу. Сейчас все пребывает в завершенном состоянии и вряд ли переменится, поскольку менять что-то в этой тьме страниц ни у кого нет ни времени, ни сил.

Всегда восхищался ею, когда она сражалась. Возможно, потому, что сам любил пляску смертоносного металла. Но она была чиста, как альпийские снега и яростна, как сошедшее с небес торнадо. Никаких уловок, никакой магии, никаких компромиссов. Только бритвенная острота ножниц и скорость ураганов. Я любил ее за это — возможно, потому, что нужен был ей таким, каким есть — отказавшимся от людей, от покоя и от “нормальной” жизни ради ее победы. Она была клинком, я щитом, она бросалась на амбразуры, которые мне приходилось закрывать собственной грудью. Каждый раз, когда я вдыхал в нее очередную каплю собственной бесполезной жизни, я видел слезы на ее лице. Она понимала, что я делаю, но не понимала, зачем.

Изнурительные тренировки разума, спарринги в собственном сне, горы книг с крохами истины внутри, закалка тела и короткие мгновения отдыха — остались позади.

Я был готов ко всему, я знал, что пока я жив и даже когда мертв — никто не отнимет Её, давшую жизни смысл, мою куклу, мою Соусейсеки.

Извечное любопытство заставляет человечество исследовать мир. Спускаться в пещеры и нырять на дно моря, покорять вершины и прорубаться сквозь влажный ад джунглей.

Жизнь не дала мне таких возможностей, но было ли это поводом расстраиваться? Ведь каждый носит в себе неисчерпаемые грубины иллюзорных миров, каждая костяная коробочка с морщинистым мозгом скрывает вселенные, где есть место грёзам и кошмарам, надеждам и отчаянию, ненависти и любви. До тех пор, пока бьется сердце и дышит грудь, мы боги собственных миров, демиурги фантазий, креаторы сновидений.

Я предал бетонный муравейник реальности ради свободы.

Но это лишь изменило антураж. Свобода не дала цели. Да, каждую ночь я видел нечто недоступное остальным — и не было повода гордиться этим. Словно стал единственным зрителем хорошего фильма, который не с кем обсудить.

Не знаю, что случилось бы дальше, если бы не удачное стечение обстоятельств.

Время наяву было удобно убивать интернетом. Бескрайней помойкой, где мысли роились и пожирали друг друга среди гор битого стекла и алмазов. Ссылка-ссылка-ссылка-ссылка. На одном из анонимных форумов мне и встретилась она.

Всего лишь картинка. Девочка в странной синей одежде, заглянувшая в меня разноцветными глазами. Тогда я ничего не знал о ней, но это было неважно. В ту же ночь я отправился на поиски.

И никого не нашел. В мире, где все легко меняло форму в угоду моей воле, не смог создать еще один фантом. Это был вызов, который я не мог не принять.

Было достаточно легко найти сведения о ней. И непросто понять, что с ними делать. Она где-то далеко, где холодно и очень одиноко… Не самая точная формулировка, не правда ли?

Их “далеко” могло быть рядом со мной, “холод” мог восприниматься не буквально, а одиночество я полагал явлением повсеместным. Блуждать по заснеженным равнинам снов было бессмысленно — созданные воображением, они были пусты и скорее всего, таяли за

спиной. К тому же, сны той вселенной считались отдельными замкнутыми пространствами, а причин оспаривать эту версию было.

Меня мучала бессонница. Ранее служившее отдушиной пространство сна стало клеткой, где разум метался в поисках выхода. Я попался в ловушку всемогущества — способный распылять горы и ронять звезды, но беспомощный перед собственными ограничениями. Мне не нужен был фантом, я хотел найти настоящую Соу.

Решение, как водится, пришло неожиданно. Не нужно было искать снаружи, нужно было призвать ее внутрь. Проиграв, она утратила тело и Розу-мистику, полное значение которой я не осознавал. Значит, нужно было сделать новые — и где же еще, как не в собственном сне?

Среди гибнущих остатков прошлых декораций, в башне со стеклянной крышей, над которой вращалось звездное небо, я собирал все, что могло понадобится для предстоящей работы. Нужно было ни много, ни мало — повторить достижения свивавших ленту для Фенрира карликов и прочих сказочных мастеров, которые использовали самые безумные материалы для своих колдовских изделий. О том, как подобраться к созданию Розы-мистики, и думать не хотелось. Плохо живется честному человеку. Другой, быть может, пожелал бы — и получил искомое без трудов, а меня цепко держал на привязи закон равновесия.

Несколько ночей прошли в напрасных попытках овладеть секретами фарфора. Мало того, что понятие о нем у меня было расплывчатое и исключительно профаническое, но ведь ему еще следовало придать форму! Горы черепков росли, а цель по-прежнему была далека. Тогда и появилась несколько необычная, но удачная идея. Тело Соусейсеки можно было изготовить…из себя.

Вдох — выдох — вдох — выдох… руки слабеют, наливаются теплом, тяжестью, вдох — выдох, кончики пальцев, словно кошачьи коготки, месят еще невидимую материю, вдох — и тепло ладоней выплескивается наружу, в шарик, — выдох, мягкая нежность наливается весом, — вдох, закрыться, покласть перед собой, выдох…облегчения.

Передо мной лежало нечто, напоминавшее одновременно туман и тесто, воск и гель, теплое, податливое, почти живое. Оно трепетало от прикосновений одной только мысли, изгибалось под давлением взгляда, наполняло собой формы, которые стоило только вообразить. Лучший материал для воплощения в жизнь идеи — пусть даже и во сне.

Помните ли вы, как на самом деле выглядит опускающееся за горизонт солнце? Каковы на ощупь лепестки цветущих персиков? Как пахнут осенние леса или брызги моря? В рекомедациях по чудотворению было гораздо больше сложностей, чем казалось. Память оказалась однобокой, воображение — недостаточно тонким, разум — связанным паутиной слов.

Приходилось подолгу мучаться, заставляя пробуждаться старые воспоминания — не выраженные словами, не загнанные ими в рамки имматериальных идеалов.

Но всему можно научиться — со временем. Когда кончики пальцев стали чувствительней слуха слепого, когда руки перестали неметь от напряжения и дрожать в страхе перед ошибкой, когда разум перестал рефлекторно вздрагивать при виде розы, прорастающей в реторте из кучки пепла от заката, увлажняемой криками чаек — кое-что стало получаться.