Кирилл Кащеев - Хадамаха, Брат Медведя

Будет думать об Аякчан, которая сказала, что надо разрушить храм. Тоже, кстати, красивая, хотя, конечно, не такая красивая, как золотоко…

Стоп! Храм, думаем о храме. В здешнем храме есть Рыжий огонь, это уже понятно. Черный шаман и компания не врали и не морочили его. Ведь как-то же попал Рыжий огонь в тело одного посредственного игрока в каменный мяч, делая его лучшим. И другой каменный мяч, полный черной воды и Рыжего пламени, очутился в лапах тигрицы-Амбу. Хадамаха со страхом взглянул на ледяной тротуар под ногами. Где-то там, глубоко-глубоко под коркой мерзлой земли, и даже еще глубже, раскинулось Озеро черной воды. И Рыжее пламя металось между ломаных зубчатых скал. Трясясь и подпрыгивая, железная труба тянула его сюда, в Средний мир, и ее дрожь передавалась по всей Югрской земле – и лезли на поверхность то чэк-наи, то мэнквы, то эти… как их… кули. Разрушить храм, разнести трубу вдребезги и закрыть проход… Ну и как ты его разрушишь? Там ведь и храмовая стража, и жрицы, и еще эти… которых он в Нижнем мире видел. Хадамаху передернуло, когда он вспомнил спустившихся по трубе жутких тварей. Кто они такие? Откуда взялись?

– Ты-ы! – воющий, на слезе, вскрик заставил Хадамаху резко остановиться.

– Ты где шлялся, негодник?

Воинственно уперев кулаки в бока, перед Хадамахой возвышалась бабушка. То есть доставала она ему едва ли до подбородка, но все равно возвышалась. Парень ошалело повертел головой – он стоял на своей улице. Перед дядиным домом. И какого же куля он сюда забрел? Теперь от скандала не отвертишься никакими силами – разве что повернуться и бежать!

– На работе, бабушка! – кротко сказал Хадамаха.

– Какая там работа, какая работа – по улицам шляешься целый День! – моментально сорвалась она на крик. – Тебя соседи видели! – обрушила она сокрушительный аргумент ему на голову.

– Бабушка, я стражником работаю, – все так же кротко напомнил Хадамаха.

– Так что, если стражник – по улицам шляться, когда мне на голову дом рушится? – немедленно парировала она.

Хадамаха посмотрел на дом – тот был совершенно цел. Видно, бабушка успела его обратно построить. Сквозь мутную прозрачность ледяных окошек окрестных домов просматривались розоватые пятна лиц – соседи наблюдали за развитием скандала.

– Я тут с ума схожу! Может, ты уже мертвый давно! – и бабушка обвиняюще заплакала.

– Погоди… – Хадамаха сдвинул брови. – Тебе ж соседи сказали, что меня видели! Они мертвым меня видели? И дядя тоже живой – он во дворце был, но вовремя…

– Вот! – не слушая, с глубоким удовлетворением в голосе выдохнула бабушка. – Целый День по улицам шляешься, а потом приходишь и бабушке гадости говоришь! Ты за этим явился, да? Так вот я тебе скажу – топтать себя ногами не позволю!

Несколько физиономий высунулись из приоткрытых дверей – убедились, что никакого топтания ногами не наблюдается, и разочарованно спрятались.

– Ты… ты просто измываешься надо мной, а я этого не хочу, не хочу, оставь меня наконец в покое! – продолжала разоряться бабушка. – Видеть тебя не могу! – и она отчаянно, как спасаясь от преследующего ее монстра, кинулась в дом.

Хадамаха вздохнул. Ну да, раз он оказался живой, поесть, смыть гарь и тем паче выспаться нормально ему уже не светит. Хадамаха зевнул – аж челюсти скрипнули. О том, чтобы войти в дом, и речи быть не могло – сквозь распахнутую дверь слышались яростные рыдания. Потом громким шепотом – а то еще Хадамаха не услышит! – выдохнула:

– Мерзавцы, сволочи! Что он, что мать его!

А вот тут Хадамаха почувствовал, что терпение его лопнуло.

– Бабушка! – делая шаг к двери, гневно вопросил он. – Ну ты это… за что же? Ну я не знаю… Тебя же никто сволочью не называет! – выпалил он.

– Меня? – бабушка возникла на пороге, как дух-юер, – вот ее не было, а вот она уже есть. – Конечно, меня никто так не называет, потому что я очень хороший человек! – с глубокой убежденностью сказала она. – А тебе полезно правду о себе узнать – может, задумаешься! – и дверь перед носом у Хадамахи с треском захлопнулась.

– А ведь она действительно неплохой человек. Ну была хотя бы, – облокотясь на невысокий заборчик, сказала соседка-кожевница. – Мы когда тринадцать Дней назад сюда приехали город строить, кабы не помогали друг другу, пропали бы все как один. Бабка твоя работала, как ездовая лайка в походе: и дом они с твоим дедом строили, и в помощи никому не отказывали. Тут же, считай, сплошная тайга была – храм только посреди вырубки стоял, да и тот не до конца отлитый. Даже шамана ни одного, а твоя бабка знахарка хорошая – всех лечила. Хоть мороз лютый, хоть пурга, она сумку с травами в руки – и бегом. Не знал?

– Знал, – кивнул Хадамаха. – Мама рассказывала. Бабушка – хороший человек. Поэтому все, что она говорит да делает, – хорошо. А если кому не нравится, так они счастья своего не понимают, бабушка дальше будет делать, что решила, – пока не поймут.

– М-да, мама твоя… – кивнула кожевница. – Была б она жалкая какая, беспомощная – бабушка б на заботу о дочери жизнь положила. А мать твоя сама о ком хочешь позаботиться могла, получалось, что бабушка вроде как не у дел. Нет, мы, конечно, видели, что между ними нелады, но чтоб бабка мать твою так обидела, что та ушла по-медвежьи жить – не ожидали! – она покрутила головой.

Хадамаха поглядел на женщину с любопытством:

– Вы – знаете?

Кожевница махнула рукой – глаза ее блеснули:

– Чего тут знать-то? Даром, что ли, дядька твой куртку на два размера больше заказал? Кто у тебя батька, догадаться не сложно. А то, что Мапа к себе только несправедливо обиженных, кому уж и идти некуда, принимают, всем известно. Бабка твоя потому и не сознавалась, куда дочь делась. Мы думали, пропала она, как и все остальные.

– Какие – остальные? – спросил Хадамаха.

– И-и, парень, то такая история страшная была! Девчонки у нас пропадать стали. Молоденькие совсем, вот как ты сейчас. И такие… непростые… умненькие и с характером – вроде твоей матери. Мы потому и подумали, что она тоже пропала, хотя она и постарше остальных была.

– Что значит – пропадали? В тайге? – затаив дыхание, спросил Хадамаха.

– Да в тайге-то понятно – волки задрали или медведь, не в обиду твоей родне будь сказано…

Хадамаха только резко мотнул головой, показывая, что не обижается.

– Прямо в городе пропадали! – продолжала кожевница. – Города-то тогда еще не было – лес рубили, чумы ставили. О ледяных домах никто и не помышлял – все бедные были. И народу вовсе немного – все на виду. А девчонки – вот она тут, родители на нее глядят, с подружками она пересмеивается. А потом… в чум зайдет, за поленницей наклонится или еще что – в общем, потеряют ее из виду хоть на мгновение… И все! Исчезла, как в воздухе растворилась!