Олег Угрюмов - Все демоны: Пандемониум

Герцогиня была прекрасна: белокожая, с алыми глазами и ярко-красными волосами, собранными в диковинную прическу, украшенную диадемой из черных алмазов; в черном наряде; с массивной цепью, на которой висел ключ, будто сработанный из клока тьмы, на великолепной длинной шее. Хрупкая, стройная, изящная, она походила, скорее, на смертную красавицу, а вовсе не на существо, присутствовавшее при расцвете и гибели многих цивилизаций.

— Говорят, ты летала наверх, — произнесла она вместо приветствия.

Ее голос напоминал звон хрустальных льдинок, просыпавшихся на золотой поднос.

— У нас невозможно что-либо утаить, — рассмеялась Моубрай. — Да, я была наверху.

— Как Кассария? — спросила герцогиня, знаком приглашая подругу располагаться удобнее.

Молчаливая рогатая тварь подала бокалы с кипящими напитками.

— Прекрасна по-прежнему, — ответила Моубрай, пытливо вглядываясь в алые глаза.

— Не пытайся пробраться ко мне в голову, — отмахнулась герцогиня. — Ни к чему. Я и сама скажу тебе, что до сих пор, случается, тоскую по черному замку некромантов, по темному парку и мерцающему озеру, по небу, усыпанному звездами, и прохладному ветерку. И по нежным объятиям Вахана. Но ведь ты пришла не за тем, чтобы слушать, о чем еще я тоскую в одиночестве, когда мой дом пустеет и мне нечем себя занять?

— Нет, не за этим, — согласилась маркиза Сартейн.

— Хочешь знать, видела ли я что-либо важное?

— А ты видела?

— Не уверена.

Эдна Фаберграсс пригубила напиток. Подумала. Затем решилась.

— Хорошо, я скажу тебе, что я видела: ничего. Впервые за всю мою долгую жизнь — ни-че-го. Разноцветные огни, пятна тьмы, всплески золотого света. Как если бы…

Она пощелкала тонкими белоснежными пальцами, подбирая нужные слова.

— Как если бы тебе показали краски, которыми еще только будет написана картина, замысел коей не вполне созрел? — предположила Моубрай Яростная.

— О! — звонко рассмеялась хозяйка замка Снов. — Да ты настоящий поэт, дорогая.

— Настоящие поэты — провидцы, — не поддержала ее шутливого тона Моубрай.

— Что ж, ты права. Тебе удалось правильно передать мои ощущения, — серьезно ответила Эдна. — Позволь узнать, это наитие или у тебя есть какие-то новые сведения?

— Смотря что считать новыми сведениями, — пожала плечами Яростная.

— Как там наш правнук? — внезапно спросила герцогиня. Спросила тихо и чуть ли не жалобно, чему, разумеется, не поверили бы те, кто знал могущественную демоницу, чар которой побаивался даже Князь Тьмы.

— Сложный вопрос, дорогая. — Легкая усмешка приподняла уголки безупречно вылепленного рта. — По-разному. Волнуется, переживает за своих подданных и Кассарию, мучается сомнениями, готовится к войне.

— Он постиг знания предков?

— Вряд ли.

— Он укротил свое могущество?

— Весьма своеобразно. Оно полностью покорно ему, но не служит.

— Кажется, я понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты всегда и всех понимала, Эдна.

— И тогда становится ясным, отчего я не вижу даже ближайшего будущего. Его просто нет.

— Такое бывало когда-то?

— Если верить Книгам Каваны. Но кто их читал? Для кого их пустые страницы вспыхнули рунами, прорицающими наиболее вероятное будущее? Да нет — кто просто их видел в последний раз?

— Думаю, наш с тобой правнук, — негромко сказала Яростная.

Эдна Фаберграсс запрокинула голову, распахнула огромную пасть, полную сверкающих ядовитых зубов, в которую в считаные мгновения растянулся ее маленький хорошенький ротик, и вылила в нее кувшин огненного зелья.

— Полагаешь, у него есть Книга Каваны? Это не очередная выдумка Князя Тьмы?

— Так мне показалось, но уточнять я не стала.

— Безумие, — прошептала герцогиня.

— Это еще не все. Скажи, когда ты жила в Кассарии, тебе не попадалась на глаза старая картина — темная растрескавшаяся доска, лица почти не видно, одни только глаза, — покрытая письменами?

— «Когда Спящий проснется»?

— Да, да, она.

— Конечно, попадалась, как ты можешь догадаться по моему ответу. Ты же знаешь — это прижизненный портрет прародителя кассарийских некромантов, одного из варваров Гахагунов.

— А на каком языке написан стих?

— Ты тоже обратила внимание на эти руны?

— На них сложно не обратить внимания. Просто я не хотела искать разгадку здесь, внизу, чтобы…

— Чтобы не привлекать внимания Князя к Кассарии?

Моубрай изогнула тонкую бровь:

— А разве ты поступила иначе, великая Эдна?

Герцогиня Фаберграсс искренне рассмеялась:

— Не гневайся на меня, Яростная. Да, я поступила так же, как и ты. Я тоже любила своего мужа.

Тут она замолкла на миг, будто пробуя слово «любила» на вкус. Видимо, вкус его ей не понравился, и она поправила себя:

— Я тоже люблю своего безумного супруга-кассарийца.

— Да и потом, разве нас интересовало, откуда они явились? — призналась Моубрай. — Я искренне полагала, что Барбелла слабее и беззащитнее меня. Просто это уже не было важно. Не так ли?

— Так, — склонила великолепную голову Фаберграсс.

— Варвары, спустившиеся с белых вершин Гилленхорма, — это звучало так забавно и поэтично, что я даже не подумала, а что они там делали, на этих белоснежных вершинах.

Эдна Фаберграсс фыркнула. Никто в Преисподней не стал бы интересоваться происхождением смертных, пусть даже таких талантливых и могущественных, как кассарийские некроманты. Преисподнюю влекла Кассария, не менее, но и не более того.

— Я только потом, после… после того, как Барбелла покинул меня навсегда, стала думать, вспоминать… — Моубрай сделала паузу. Демоны не плачут, им неведомы людские слабости, но что-то все же мешало ей спокойно говорить. — Я не делала это намеренно, просто приходили на ум всякие мелочи. Не то чтобы я хотела этого… скорее, напротив…

— Я понимаю, — сухим голосом, шелестящим, как песок, гонимый ветром в жаркой бангасойской пустыне, прошептала повелительница Снов, — не объясняй, Яростная, я все понимаю. Ты и желала бы забыть, но память подсовывает тебе сладкие воспоминания. Каждый уголок того места, где ты была счастлива, каждую деталь, каждый миг каждого короткого дня той, стремительно промелькнувшей жизни.

И Эдна Фаберграсс внезапно взвыла. От этого истошного крика на земле, несомненно, начался бы ураган. Листва облетела бы с деревьев, птицы сорвались бы с мест и взмыли в потемневшее внезапно небо, а люди ужаснулись. Но Преисподняя и не такое видела. Недра земли привыкли надежно защищать Ниакрох от горя, гнева, ярости и отчаяния могущественных демонов. Багровое небо только содрогнулось на миг, и тут же все стихло.

— Прости, — сказала демонесса, устало закрывая алые глаза. — Я все никак не могу привыкнуть к тому, что испытываю боль.