Сергей Алексеев - Волчья хватка

Умиротворённый такими библейскими мыслями, Ражный прошагал половину пути и остановился на краю широкой свежевырытой траншеи, пересекающей дорогу и все открытое пространство от горизонта до горизонта — шла какая-то стройка и вдали, в поле, работала техника. Волк тоже смотрел и поджимал хвост.

По дну канавы тянулись четыре нитки толстенных труб, сбегающих с валдайских холмов и уходящих вдаль по другую сторону дороги. Они ещё не были соединены, готовые плети лежали рядом и сверкали, будто хлебозоры, яркие вспышки электросварки. А за отвалом земли поднималась новая дорожная насыпь с чёрным, свежим асфальтом, уложенным и раскатанным на удивление ровно, так что дождевая вода, сбегая на обочины, покрывала его как стеклом. И дорога, и трубопровод были гигантскими, прямыми, и исполненными скрытой внутренней мощи. Неукротимо прорезая пространство — холмы, поля, дома, огороды и скотные дворы, создавали неземной ландшафт, а строители этого циклопического сооружения выглядели муравьями, ползающими по канаве и вдоль неё.

У горизонта махали ковшами ярко-жёлтые, бесшумные экскаваторы, ползали трубоукладчики и асфальтовые катки…

Ражный спустился в траншею, перескочил через трубы и хотел уже подняться по деревянному строительному трапу, однако волк схватил одного из сварщиков за робу и потянул от трубы. Не отрываясь от дела, тот оттолкнул Молчуна, отмахнулся ногой, как от надоедливой мухи; волк в свою очередь перехватился за рукав и дёрнул сильнее. Сварщик поднял маску, на мгновение замер, после чего присел перед волком, откинув держак с электродом.

— Витюля? — наугад крикнул Ражный.

— Сергеич?.. Ты? Или не ты? — произнёс неуверенно.

— Что тут делаешь, Витюля?

— Видишь, газопровод строю, в четыре нитки…

— Вот так встреча!

— Да уж… А ты зачем сюда? — спросил вдруг насторожённо. — По охотничьим делам?

— По каким же ещё? — отмахнулся Ражный. — Охота пуще неволи… Все-таки вернулся в сварщики?

— Куда же ещё? Вернулся, работаю вот… — вздохнул и все же протянул руку к волку, опасливо погладил. — Молчун… Матёрый стал… Орден получил, «За заслуги перед Отечеством» второй степени. Да…

— А говорил…

— Говорил!.. Теперь на проклятых буржуев работаю! На ворьё и кровопийцев! На сук этих, которые народное добро растащили! Их бы, паскуд, по столбам вешать!..

На короткий миг он стал узнаваем — болезненно засверкали глаза и голос сделался сипло-яростным, как некогда в электричках…

— Ненавидишь хозяев, а работаешь хорошо, ударно…

— Блин, да не могу я плохо, не умею! Ну, не получается!.. Да и нельзя. Мне до зарезу надо орден первой степени заработать. И бюст на родине…

— Ладно, я не в обиду, — успокоил Ражный. — Просто в другой раз болтай поменьше, террорист…

— Я не болтал, — он огляделся по сторонам. — Я его, сатану, с пяти метров жаканом наладил, с одностволки. Тут у него дача есть, резиденция. Подкрался и вмазал. Прямо в сердце, навылет…

Он уже смело погладил Молчуна, и тот на удивление, не то что позволил — хвостом вильнул.

— Ну и как? — механично поинтересовался Ражный.

Герой снял каску, вытер мокрый лоб жёстким рукавом сварочной робы.

— Как… У него и тогда пластмасса стояла. Заменили, да и все… А за мной гонялись потом, пришлось сюда на работу устраиваться. День и ночь рожа под сварочной маской, никто не видит. Да и не знает в лицо… Но я на всякий случай внешность изменил.

— Здорово изменил… Научил бы, как?

— Это ерунда… Тут кормят, отъелся. Если русского человека хорошо кормить, он до неузнаваемости меняется. Вот ты даже без маски не узнал!

— И никакого тебе терроризма. Накормить от пуза — и вся недолга.

— Как это — никакого? — оттолкнул волка и взял держак. — Погоди ещё… На сытое брюхо быстрее мозги шевелятся. И ружья не надо. Заработаю первую степень — он вручать будет, вот уж тогда не уйдёт…

— Может, лучше бюст на родине? — одновременно посоветовал и спросил Ражный.

Герой опустил забрало и ткнул электродом в стык труб.

Пионерский лагерь он не узнал, поскольку его не существовало вовсе, а на этом месте стояло два гостиничных корпуса, настоящий круглый манеж для выводки и высокие, белокаменные конюшни. Вначале Ражный прошёл мимо кованых решётчатых ворот с золотистыми лошадками, но у края дубравы остановился перед огромным камнем, как витязь на распутье. От камня расходились три дороги, и высеченные на его боках надписи со стрелками указывали три туристических направления — налево «Русь изначальная», прямо «Русь средневековая» и направо «Русь современная».

Молчун насторожённо обнюхал каждую из них, затем вернулся к камню, обогнул его и поднял лапу.

Лишь тут Ражный вспомнил о конном туристическом центре, некогда бывшем на территории лагеря, и вернулся назад. Деревянный домик, где жил Гайдамак со своими внуками и правнуками, уцелел и стоял теперь особняком, не попав за решётку изгороди.

В доме инока свет уже не горел, и Ражный прокрался к окну Оксаны, занёс руку, но долго не решался постучать. За тёмным стеклом ощущалась жизнь, где-то в глубине комнаты мерцала свеча или ночник, слышалось лёгкое дыхание и мерный ход маятниковых часов. Близость суженой обострила чувство вины, однако он ничуть не раскаивался в содеянном семь лет назад и сейчас таил подспудную мысль презреть слово Гайдамака и вернуть Оксане женскую судьбу.

Волк почему-то заскулил, словно хотел предупредить или отозвать его, однако сигнал этот прозвучал поздно — рука сама выбила дробь по стеклу.

В комнате послышался шорох, скрип половиц, тлеющая свеча, несомая невидимой рукой, медленно двинулась к окну. Ражный отошёл в темноту, туда, где скулил волк, однако его уже не было. Огонёк приблизился к стеклу, радужно отразился в нем и вместе с отворёнными створками вырвался наружу. — Кто здесь?..

Он увидел полуосвещённый профиль её лица и ощутил поток тепла, маревом вытекающий из окна. Щемящие воспоминания Пира Радости — сумасшедшая скачка на лошадях, её сине-белый плащ, летящий по ветру, ледяная вода затаённого лесного озера — все встало так ярко, что помимо воли Ражный сделал шаг вперёд, но в следующее мгновение горьким комом, словно изжога, выкатился и замутил сознание образ мирской девственницы Мили.

Он не готов был к встрече с суженой… Через минуту окно закрылось, свеча потухла и все погрузилось в мрак. Ражный ушёл к старому забору, сказал тихо:

— Пойдём, Молчун…

Показалось, он откликнулся где-то на территории турбазы — негромкий скулящий голос волка слышался явственно, и Ражный, перебравшись через островерхую решётку, позвал ещё раз. Странно, однако Молчун на сей раз отозвался от дома Гайдамака и не бежал на голос вожака, как было всегда, а словно призывал к себе. Карабкаться назад через изгородь он не стал — разогнул прутья и протиснулся в дыру. На некотором отдалении он обошёл дом вокруг, выбрался за обветшавший забор, оставшийся от пионерского лагеря, и там уже позвал громче, не слыша, а чувствуя, что во всем обозримом пространстве волка нет.