Алла Белолипецкая - Орден Сталина

К пленкам прилагалась целая подборка распечатанных с них особых фотографий, и на всех карточках было явственно видно: за спиной у летчика Благина находится некое наподобие его вытянутой тени. Только контуры у нее были иные, чем у тени настоящей. Другая тень имела вид человека, но в то же время напоминала черный конус, в который постепенно – как в воронку смерча – затягивало сталинского сокола.

– Это – аура Благина? – спросил Миша, уже начинавший разбираться в таких вещах.

– Да, но только – специфического рода, – сказал Коля. – Я бы назвал ее «ангелом смерти». И вот ведь что интересно: когда авиационный праздник только начинался, ее видно не было. «Ангел» появился после того, как он пообщался с Благиным. – Юноша ткнул пальцем в одну из фотографий, на которой присутствовал мужчина в форме НКВД – со знаками различия комиссара госбезопасности 3-го ранга. – Интересно, славные сотрудники товарища Ягоды обратили на это внимание?

– Судя по всему, сотрудники товарища Ягоды на многое обращают внимание, – буркнул Миша. – Ты сам видишь: у них тут материалов на несколько фотовыставок хватит.

И это было чистой правдой. Григорий Ильич поручил Скрябину и Кедрову составлять описи архивных фотоснимков, численность коих, по скромным Колиным подсчетам, измерялась десятками тысяч. Семенов явно рассчитывал, что Скрябину быстро осточертеет копаться в них и он, бросив своего друга в архиве, попросит для себя настоящее дело. И перестанет наводить тень на плетень со своими книгами. Но именно эти фотографии и оказались настоящим .

На карточках запечатлены были субъекты самые разные: мужчины и женщины, молодые и старые, известные всем государственные деятели и неведомые прохожие на улицах. Всех этих людей (а среди них были и Ленин в Горках, и Киров у дверей Смольного) объединяло одно: за их спинами просматривались такие же черные коконы, как был у летчика Благина.

Медный же Колин ауроскоп нужен был (по идее) для того, чтобы оценивать другие, обычные фотоснимки – на которых ангелов смерти не было. Таких фотографий в библиотеке также имелось немало. Скрябин должен был их изучать и заносить в особый реестр те из них, на которых его подзорная труба позволила бы ангелов разглядеть. Случалось, что Коля их действительно видел – не с ауроскопом, невооруженным глазом, но сообщать об этом Семенову, конечно же, не собирался.

В жестяных баночках, которые Коля разложил перед собой на рюкзаке, было не что иное, как ингредиенты для театрального грима. Скрябин позаимствовал их в драмкружке МГУ, а гримеру сказал, что набор специфических красителей нужен ему для одного розыгрыша, затеваемого в канун Петрова дня. И это была практически чистая правда.

Грим предназначался не для женского лица: Николай намерен был сам воспользоваться им. Это явно не вызывало у него энтузиазма, но даже не из-за того, что нанесение косметики на лицо он почитал занятием, не вполне достойным мужчины. Причина была иная, куда более неприятная.

Вздохнув, Коля посмотрел на длинный сверток у стены, потом покосился на свои наручные часы и понял: медлить нельзя. Разумнейшая мысль: что Иван Тимофеевич был не так уж и неправ, восставая против этой части его плана, – посетила юношу. То, что он собирался сделать, являлось поступком бессовестным, и это было еще мягко сказано.

– Господи, прости меня, – прошептал Николай, а затем добавил, обращаясь к укрытому брезентом предмету: – И вы простите меня тоже, если это возможно. – С этими словами он сбросил брезент на пол.

Коле открылось такое зрелище, что он, хоть и оглядывал уже бегло содержимое свертка , не сдержался и в первое мгновение отшатнулся. То, что находилось под брезентом, и впрямь обладало сходством – сходством с самим Николаем Скрябиным, если бы, конечно, ему прибавить лет тридцать пять возраста, сделать его волосы седыми, избороздить лицо морщинами, а в довершение всего пустить ему пулю в голову. Да, Стебельков по поручению Коли вытащил из расстрельного рва в тюрьме НКВД тело убиенного узника, ростом и телосложением похожего на Скрябина, и приволок сюда.

Стараясь не глядеть в лицо своему мертвому двойнику, Коля стал расстегивать на нем пиджак, заскорузлый от крови и покрытый к тому же коричнево-бурыми разводами, столь отвратительными, что об их происхождении юноше не хотелось даже думать. Оставалось только благодарить бога, что тело, находившееся здесь с прошлой ночи, почти не источало запаха разложения.

Кое-как стянув с трупа пиджак, Коля взялся было снимать еще и рубашку, но – остановился, ощутив сильнейший спазм в горле. Тело узника: от пояса до самой шеи, как со спины, так и со стороны грудной клетки – сплошь покрывали черно-синие полосы кровоподтеков. Рубцы, находившие один на другой, были оставлены то ли скрученным электрическим проводом, то ли ременной плетью с вплетенными в неё стальными шипами. На коже было множество рассечений, и местами они даже начинали подживать, но видно было, что именно по заживающим ранам чаще всего и наносились новые удары. При этом руки узника оставались неповрежденными, лишь возле плечевых суставов проступали черные пятна; видимо, заключенного подвешивали на вывернутых руках к потолку и лишь после этого приступали к порке.

– Сволочи… – пробормотал Скрябин и так стиснул кулаки, что ногти оставили на его ладонях багровые полукружья. – Чтоб вам в преисподней другие мертвецы глотки вырвали!..

Он прыгающими руками стал натягивать рубашку обратно на мертвое тело, а Колино воображение рисовало тем временем одну за другой картины – этакий новый Ад Иеронима Босха. Коля видел бездонный провал, заполненный извивающимися телами в форме НКВД; видел бесчисленные фигуры людей в штатском, облепившие наркомвнудельцев; различал, как эти убиенные голыми руками выдирают кадыки своим мучителям, а потом и вовсе разрывают на части их тела. Одного только Скрябин пока не понимал: он и сам находился теперь в преисподней, и самые немыслимые видения имели здесь свойство сбываться.

Когда Николай застегнул, наконец, на мертвеце рубашку и провел рукой по лицу, на его пальцах остались капли влаги; но это не были слезы. Пот стекал у него со лба, и юноша вынужден был то и дело утирать его – точно так же, как это делал летчик Благин перед последним в своей жизни вылетом.

– Этот мерзавец что-то ему передает, – сказал Скрябин и, подойдя к экрану, почти уткнулся в него носом; картинка тотчас перекочевала с белого полотна на Колин затылок, и юноше пришлось отодвинуться в сторону. – Можешь прокрутить еще разок?

Миша, бормоча что-то себе под нос, остановил киноаппарат и нашел нужный фрагмент ленты. Двумя часами ранее, когда время их практики закончилось, они с Колей умыкнули коробку с пленкой из библиотеки, где киноаппаратуры в наличии не было, и пронесли в лубянский кинозал. Чего им могла стоить такая выходка – об этом Кедрову не хотелось даже думать, но пленку необходимо было просмотреть. Вставив ее в аппарат, Михаил снова запустил стрекочущий механизм.