Сергей Лукьяненко - Сумеречный дозор

— Ну… кефир из верблюжьего молока.

— Клево, — согласился Лас. — Ты один?

— С друзьями.

— Пошли ко мне? Купе пустое. Шубата у меня нет, а кумыс найдется.

Ловушка?

Я посмотрел на Ласа сквозь Сумрак. Так пристально, как только мог.

Ни малейших признаков Иного. Либо человек… либо Иной невообразимой силы. Способный маскироваться на всех уровнях Сумрака.

Неужели повезло? Неужели вот он, передо мной, таинственный похититель «Фуарана»?

— Сейчас, я чего-нибудь прихвачу, — улыбнулся я.

— Да у меня все есть! — запротестовал Лас. — Ты давай, друзей своих прихватывай. Я в соседнем вагоне, второе купе.

— Они уже спать легли, — неуклюже соврал я. — Сейчас, минутку…

Хорошо, что Лас стоял сбоку и не мог видеть, кто находится в купе. Я чуть-чуть приотворил дверь и юркнул в купе — наверняка создав у Ласа ощущение, что за дверью скрывается полуодетая девица.

— Что случилось? — Эдгар пристально посмотрел на меня.

— Тут едет мужик из «Ассоли», — быстро сказал я. — Тот музыкант, помните, он еще у нас ходил под подозрением, но вроде как не Иной… Зовет к себе в купе, выпить.

На лице Эдгара появилось азартное выражение. А Костя — так даже вскочил и воскликнул:

— Берем? Сейчас он у нас…

— Стой, — Эдгар покачал головой. — Не будем спешить… всякое случается. Антон, держи.

Я взял маленькую фляжку из стекла, оплетенного то ли медной, то ли бронзовой проволокой. Выглядела она до ужаса старинной. Во фляжке плескался темно-коричневый напиток.

— Что это?

— Самый обычный двадцатилетний арманьяк. А вот фляжка похитрее. Ее может открыть только Иной, — Эдгар усмехнулся. — Безделушка, в общем-то. Какой-то древний маг все свои бутылки так зачаровывал, чтобы слуги не воровали. Если твой приятель сумеет ее открыть — то он Иной.

— Не чувствую никакой магии… — крутя фляжку в руках сказал я.

— О чем и речь, — довольно произнес Эдгар. — Простая и надежная проверка.

Я кивнул.

— А это просто закуска, — Эдгар достал из внутреннего кармана плаща треугольный батончик «Таблерона». — Все, действуй. Стой! Какое купе?

— Спальный вагон, второе купе.

— Мы присмотрим, — пообещал Эдгар. Привстал, выключил свет в купе. Скомандовал: — Костя, под одеяло, мы уже спим!

Так что через пару секунд, когда я вышел в коридор с коньяком и шоколадкой, мои спутники и впрямь мирно лежали под одеялами.

Впрочем… Лас деликатно не заглядывал в приоткрытую дверь — видно и впрямь, заблуждался насчет пола коих друзей.

— Коньячок? — поглядывая на фляжку в моих руках спросил Лас.

— Лучше. Двадцатилетний арманьяк.

— Уважаю, — согласился Лас. — А то иные и слова-то такого не знают.

— Иные? — уточнил я, двигаясь вслед за Ласом в соседний вагон.

— Угу. Серьезные вроде люди, миллионами ворочают, а кроме «Белой лошади» и «Наполеона» ничего в алкогольной культуре не знают. Меня всегда потрясала узость кругозора политикоэкономической элиты. Ну почему символом преуспевания у нас стал шестисотый мерседес? Говоришь с серьезным, умным человеком, а тот вдруг гордо вставляет: «мерс у меня побили, пришлось неделю на пятисотом ездить»! И в глазах у него — и смирение аскета, снизошедшего до пятисотого, и гордость владельца шестисотого! Я раньше думал, что пока новые русские не пересядут на подобающие VIM «Бентли» и «Ягуары», ничего хорошего в стране не будет. Так ведь пересели — и никаких изменений! Красные пиджаки все равно просвечивают из-под рубашек от Версаче… Тоже, кстати… нашли, тьфу, культового модельера…

Я вошел вслед за Ласом в уютное купе спального вагона. Здесь было всего две полки, маленький угловой столик, скрывающий под столешницей треугольную раковину, маленький откидной стульчик.

— Простора, честно говоря, меньше чем в обычном купе, — заметил я.

— Ага. Зато кондиционер работает. Ну и раковина… вещь полезная во многих жизненных обстоятельствах…

Вытянув из-под полки алюминиевый чемодан, Лас принялся в нем рыться. Через мгновение на столике появилась литровая пластиковая бутылка. Я взял ее, посмотрел на этикетку. И впрямь — кумыс.

— Думал, шучу? — ухмыльнулся ной «сосед». — Очень правильный напиток. Таким будешь торговать?

— Да, именно таким, — брякнул я.

— Таким не получается, это киргизский. Тебе вообще надо было в Уфу ехать. И ближе, и с таможней никаких проблем. Они там и кумыс делают, и «Бузу». Пробовал «Бузу»? Это смесь кумыса с овсяным киселем. Гадость — страшная! Но с похмелья реанимирует мгновенно.

На столике тем временем появилась колбаска, карбонат, нарезанный хлеб, литровая бутылка французского коньяка незнакомой мне марки «Folignac», бутылка французской же минералки «Эвиан».

Я сглотнул и добавил к снеди свое небольшие подношение. Сказал:

— Давай, вначале арманьяк попробуем.

— Давай, — доставая пластиковые стаканчики для воды и две мельхиоровые рюмочки для коньяка согласился Лас.

— Открывай.

— Твой арманьяк, тебе и открывать, — небрежно парировал Лас.

Определенно, что-то тут было нечисто!

— Давай лучше ты, — брякнул я. — У меня никогда не получается ровно налить.

Лас посмотрел на меня как на идиота. Сказал:

— А у тебя серьезный подход. Часто на троих соображаешь?

Но фляжку все-таки взял и начал откручивать колпачок. Я ждал.

Лас пыхтел, морщился. Перестал откручивать и внимательно осмотрел крышечку. Пробормотал:

— Присохла, похоже…

Бот тебе и замаскированный Иной!

— Давай, — сказал я.

— Нет, подожди, — возмутился Лас. — Это что, такая высокая сахаристость? Сейчас…

Задрав подол футболки, он схватился за крышку и, напрягая все жилы, крутанул. Азартно произнес:

— Пошла-пошла! Раздался хруст.

— Пошла… — неуверенно продолжил Лас. — ОЙ…

Он смущенно протянул ко мне руки. В одной была стеклянная фляжка. В другой — крышечка, плотно навернутая на обломанное горлышко.

— Извини… блин…

Но уже через мгновение во взгляде Ласа мелькнуло что-то вроде гордости:

— Ну и силища у меня! Никогда бы не подумал…

Я молчал, представляя себе лицо Эдгара, лишившегося полезного артефакта.

— Ценная вещь, да? — виновато спросил Лас. — Антикварная фляжка, да?

— Ерунда, — пробормотал я. — Арманьяк жалко. Туда же стекло попало.

— Это ничего, — бодро сказал Лас. Снова нырнул в чемодан, оставив изувеченную фляжку на столе. Достал носовой платок, демонстративно сорвал с него наклейку: — Чистый. Ни разу не стиранный. И не китайский, а чешский, так что пневмонии ложно не бояться!

Сложив платок в два раза он обмотал им горлышко и невозмутимо разлил арманьяк по рюмкам. Поднял свою:

— За проезд!

— За проезд, — согласился я.

Арманьяк был мягкий, душистым и сладковатым, будто теплый виноградный сох. Он пился легко, не вызывая даже мысли о закуске, и уже где-то глубоко внутри взрывался — гуманно и высокоточно, на зависть любым американским ракетам.