Коллекция с пыльного чердака

В сумерках, когда все дневные дела уже были закончены, баба Пелагея поставила самовар, достала из кладовой варенья и прочие домашние вкусности, напекла пирожков с толченой картошкой и позвала к столу свою квартирантку. Проходившая за бесчисленными чашками ароматного чая беседа была неспешной, но чрезвычайно увлекательной. Очень старая, но еще крепкая женщина начала свой рассказ:

— Хоть места тут благодатные и привольные, да только последние лет восемьдесят неспокойные. Все началось с того дня, как супостаты порешили нашу княгиню. С тех пор и стал заглядывать сюда нечистый, творить свои козни против роду человеческого. Перво–наперво объявился в наших краях призрак невинно убиенного Ореста, сыночка княжеского. Его мужики из нашей деревни частенько видали – бродит горемыка по развалинам барского дома, саван на нем окровавленный, а глаза, как звезды сияют. Жуть! И все вздыхает, стонет так жалостно, что нутро холодеет. Не знает его душа покоя, потому он и мается. А усадьбу с того дня все наши проклятым местом считают. До сих пор там может такое померещиться, что спать потом ночами не будешь.

— Очень, очень интересно, — проговорила Юля, которая, в общем–то, не верила в чудеса, но сейчас испытывала страх – было в интонациях рассказчицы что–то мистическое и жуткое. – Скажите, Пелагея Петровна, а где могила княгини и ее сына?

— Сгинула без следа. Мужики в спешке похоронили их прямо возле дороги, а потом позабыли то место. Надо бы им в освященной земле покоиться, да время тогда было безбожное, вот и закопали их, как нехристей безродных. Оттого и беды наши пошли!

Баба Пелагея с невозмутимым видом повернула краник самовара, подливая гостье чай:

— Да ты угощайся на здоровье, али тебе мои пирожки не нравятся?

— Спасибо, все просто замечательно, только вы рассказываете очень интересно, поэтому про еду забываешь.

— И леса наши с той поры стали неспокойные. За топью стояла с незапамятных времен избушка, жил в ней раньше лесник, пока не помер. Осиротела хата, стояла на всех четырех ветрах, дверью хлопала. И вот как–то ребятня отправилась по грибы. Подошли к сторожке и видят – горит там огонек. Значит, кто–то в доме поселился, смекнули они. Подходят ближе, стучат, а из двери вдруг образина страхолюдная как высунется! Лицом черен, волосы космами на плечи спадают, борода по пояс – страх, да и только! Ребятня назад побежала, рассказала, что за страшный человек в сторожке поселился. Только и не человек это вовсе, сам нечистый к нам пожаловал, так старики тогда решили.

— Простите, я не поняла, когда именно это случилось?

— Точно не скажу, но вроде бы на следующий год после убийства княгини. И раньше–то мало кто в те края захаживал, а уж с той поры, как лукавый там поселился, и вовсе никто не заглядывал. Только парень один, тоже из бывших, ходил туда, ничего не боялся. Видать потому и кара его постигла – во время оккупации семья у него погибла – жена и сынишка. Под бомбежку попали, царство им небесное! – баба Пелагея перекрестилась привычным жестом, вновь подлила в чашки крепкого чаю. – Ничего у парня не осталось, погоревал он, погоревал, да и переселился в проклятую сторожку. И до сих пор ведь жив, коптит небо потихонечку…

— Жив? А сколько же ему лет?

— Много, милая, много… Не мудрено со счету сбиться.

— А как пройти в эту сторожку?

— Даже не думай! Нехорошее это место, говорят же тебе! Только вы, молодежь, стариков все равно не послушаете. Ели надумаешь идти, придется тебе сперва по нашему проселку шагать, пока не увидишь просеку, свернуть на нее и идти да самой топи. Там тропка есть неприметная, она как раз, куда надо тебя и выведет. Только гиблое это место, помяни слова бабы Пелагеи! Воронье там поселилось, кружит над головами, тоску наводит. Добрые люди в таких краях жить бы не стали…

Чаепитие продолжалась. Довольная тем, что нашла внимательную слушательницу, баба Пелагея продолжала свой рассказ, припоминая все новые и новые леденящие кровь подобности. Вскоре дело дошло и до поселившегося под корягой водяного, который утаскивал под воду ничего не подозревавших купальщиков и топил их на мелководье. Юля широко раскрытыми глазами смотрела в лицо старухе, и в этот момент верила каждому произнесенному ею слову…

***************************

Наконец настал долгожданный день нового «великого переселения в Дубовку»! Погрузив вещи в машину, все семейство Жигановых присело на дорожку и только после этого двинулось в путь. Настроение у ребят было приподнятое и немного взволнованное. Они впервые отправлялись из дома в такое длительное, занимавшее почти три летних месяца путешествие. Женя представляла себя на месте тезки–прабабушки, впервые приехавшей в Дубовку, а Миша был поглощен раздумьями о предстоящем расследовании.

Остались позади кварталы городских новостроек. Проехав мимо небольшой рощи, машина свернула на шоссе, и в открытое окно потянуло запахом свежескошенной травы, полевых цветов и сладкого меда.

— Осталось переехать на ту сторону реки, — объявил папа, — и мы на месте.

Въехав на безлюдную улочку и распугав лениво бродивших по ней пестрых кур, машина затормозила возле ладного недавно покрашенного домика. Строение было небольшим, одноэтажным, но производило приятное впечатление и сразу понравилось восторженной, радостно возбужденной Жене. Миша предпочел своих чувств не проявлять и вслед за родителями, важно двинулся к крыльцу.

Бабушка Даша оказалась, хотя и старенькой, но еще достаточно бодрой и очень доброжелательной старушкой. У нее было две козы и несколько кур, о которых она гордо говорила: «Мое хозяйство». Ее сын с невесткой и внуками переехал в город, но она не захотела расставаться со своим хозяйством и осталась в Дубовке. Пустив на лето дачников, сама бабуля поселилась в крошечном садовом домике поближе к козочкам, и заявила, что тоже переехала на дачу.

Папа повесил гамак между двумя березами, расставил раскладушки, мама расстелила постели. Когда все приготовления были закончены, Жигановы в сопровождении хозяйки обошли дом и оказались в маленьком цветнике. Там, прямо под открытым небом стоял застеленный клеенкой стол, окруженный мальвами.

— Вот здесь будете обедать, — сказал отец.

Баба Даша поставила на стол банку с молоком:

— Угощайтесь, это козье. Полчаса назад Машку подоила.

Перекусив и воздав должное прелестям свежего воздуха и здоровой еды, родители стали прощаться. Маму больше всего беспокоил лес, в котором дети могли легко заблудиться, но Марья Васильевна ее успокаивала:

— Не волнуйся, со мной они не пропадут.

Проводив родителей, Женя, которой не сиделось на месте, сразу же захотела познакомиться с окрестностями. Бабушка занялась хозяйством, распаковывая бесчисленные свертки с продуктовыми запасами, а брат с сестрой отправились на разведку. Начать осмотр решили с территории больницы. Насколько им было известно из рассказов Марьи Васильевны, поселка, в котором они сняли дачу, раньше не было, а потому пристального внимания сыщиков он не заслуживал. Этот населенный пункт появился в послевоенные годы, а в прошлом обслуживающий персонал: няни, санитары, повара в основном жили в ближайшей деревне Васино, куда Миша намеревался отправиться при первой возможности.