Анна Старобинец - Первый отряд. Истина

— …Это все-таки потрясающе сильная штука. Риттер Антворт… Твоей матери подарили вчера комплект… На «Днях Германии» в Мурманске… Твоя мать и сестры выступали вчера на концерте, на «Днях Германии», ты зря не пошла… Такое хорошее выступление, знаешь, они очень талантливы, твои родственники. Я счастлива, что живу в такой хорошей семье…

Ее голос сладкий, как кленовый сироп. Даже трубка как будто становится липкой.

Или это моя рука становится холодной и липкой…

От пота. От ужаса.

— Что случилось? Что у вас там происходит?

Я слышу в трубке ее дыхание. Сбивающееся, частое. Как на первом свидании.

Она говорит:

— Мы все здесь так счастливы, Ника.

Она говорит:

— Я знаю, что нужно выйти на улицу. Или хотя бы проветрить. Но мне так хорошо…

…Я бегу. Вдоль темной реки, мимо деревянных домов, мимо панельных домов, мимо гаражей и торговых палаток. Я бегу мимо «Чума», похожего на марсианский коттедж цвета морковного сока со сливками, я сворачиваю на грунтовую дорожку. Я бегу через поле обезглавленных августовских одуванчиков. Я вбегаю в подъезд двухэтажного пятнистого здания с осыпающейся известковой коростой. Я бегу на второй этаж… Отчий дом. Дверь не заперта.

Отчий дом… В прошлый раз почему же я не заметила, что здесь так хорошо? Так тепло, так уютно. Это место, куда приходишь, когда тебе плохо. Когда некуда больше идти. Когда хочется просто свернуться клубочком, заснуть…

Я сажусь на диван. Под оленьими рогами. Рядом с сестрой с чудесным именем Галочка. Моя мать пристроилась на подлокотнике кресла. В кресле дремлет отец. Зинаида Ивановна сидит на ковре, прислонившись спиной к венгерской темно-коричневой стенке. Прижимает к себе двух моих младших сестер, чьи имена я забыла узнать. Они все улыбаются. Такие родные. Я счастлива с ними.

Сестра Галочка заваливается медленно набок. Прямо мне на колени. Я склоняюсь над ней. У нее на груди висит серебряный крестик. И отполированный кончик оленьего рога. На той же цепочке… Я заглядываю в лицо, которое обычно могу видеть в зеркале. Так похоже! Только это — слишком счастливое. И неподвижное. Мертвое.

Я кидаюсь к окну. Открываю его. Я сталкиваю мать с подлокотника. Она падает на затертый ковер. Она шепчет:

— Ты вернулась к нам, доченька. Как хорошо! Как я счастлива…

Я трясу ее. Я подтаскиваю ее поближе к окну, к холодному, почти осеннему, ветру. Я кричу ей, кричу прямо в ухо:

— Чтобы ты искупила предательство, мама! Чтобы я не заманила твою душу в Туотилмби! Мое третье желание! Выполняй мое третье желание! Выводи всех отсюда!

…Мы выводим двух моих безымянных сестер. Мы выводим отца и Ткачеву. Мы оставляем открытыми все окна и двери.

Через час мы возвращаемся к Галочке.

Мать не плачет. Она снимает с шеи дочери крестик и вкладывает в ее правую руку. А в левую — кончик оленьего рога.

Она не хочет закрывать ей глаза. Она просто набрасывает на ее лицо простыню.

— Нужно вызвать священника, — говорит мой отец.

— Нойда тоже, — отзывается мать. — Она верила и тому, и другому.

Нойд Данилов является первым. С коричневой маской и бубном. Тем самым, моим бубном. Вслед за ним заходит священник. Оба смотрят на Галочку.

— Души невинно убиенных уходят в северное сияние, — говорит нойд нашей матери. — Ее душа сияет над тундрой.

— Души невинно убиенных отправляются на небеса, — говорит ей священник. — Ее душа возрадуется в раю.

Нойд надевает на лицо свою черную маску.

— Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе Боже наш помилуй нас аминь… — бормочет монах. — Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и во веки веков аминь Пресвятая Троице помилуй нас Господи очисти грехи наша Владыко прости беззакония наша…

Нойд ударяет в свой бубен, сначала тихо, потом чуть громче.

— Вы мне мешаете, — кривится монах. — Святый посети и исцели немощи наша имене Твоего ради. Господи, помилуй. Господи, помилуй…

— Да, мы вам давно мешаем, — огрызается нойд. — Очень давно. То-то сжигали вы нас, вместе с бубнами, на кострах и топили в реках…

— А вы жгли наши церкви!.. Господи, помилуй… Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и во веки веков аминь…

— Никогда. Лопари — мирный народ.

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…

Когда все заканчивается, когда Данилов уходит в раздражении и гневе, когда дом погружается в ночь, когда младшая сестра, имя которой мне неизвестно, подходит ко мне и говорит, что я похожа на Галочку, когда отец выпивает достаточно, чтобы забыть, что у него была дочь и что теперь ее нет, когда моей матери, наконец, удается заплакать — тогда священник подходит ко мне. И говорит:

— Вот мы и свиделись, дочь моя. Пойдем-ка со мной. Тут рядом. Улица Советская, четыре.

Срочно

С сегодняшнего дня агент Оборотень прекращает свое существование. Все его функции вынужден буду выполнять лично я.

По результатам обработки аудиозаписей телефонных бесед Эрвина я вынужден настаивать на немедленном отстранении моего брата от выполняемой им работы, т. к. он является неблагонадежным и неадекватным сотрудником и занимается опасной подрывной деятельностью. При этом его поведение я бы предложил квалифицировать не как предательство, но как временное помрачение рассудка вследствие применения по отношению к нему колдовских и оккультных практик со стороны вражеского агента N.

Обработанные материалы прилагаются.

— Что вы тут делаете?

Отец Александр не изменился. Пузатый, одышлииый, с шведской пшеничной бородкой и лицом оплывшего короли бубен.

— Работа, дитя мое, — разводит отец Александр короткими пухлыми ручками. — Я человек божий — а это почти что военнообязанный. То в Георгиевском монастыре служил, теперь здесь вот, в Богоявленской, ненадолго… Я там и тут, как говорится, куда пошлют… А посылают, как говорится, часто…

— И кто вас послал?

— Свечку хочешь? На вот тебе свечку, за упокой души сестры можешь поставить… Или лучше бери сразу побольше. Нужно ведь еще за упокой сироток из интерната, и за…

— Кто вас послал?

— Святые мощи. — Отец Александр солидно наклоняет голову влево, указывая пшеничным клинышком бороды вправо, на массивную дубовую раку, стоящую под иконами. — Святые мощи мы сюда привезли. Праведного воина адмирала Федора Ушакова, ну и еще кой-кого, по мелочи… Чтобы здешние верующие могли поклониться святыням.