Виктор Косенков - Я – паладин!

– Бетрезен! Бетрезен! – завопил священник. – Внемлите мне, люди! Ибо я глас Бетрезена Заточенного, проклятого и преданного. Внемлите мне, люди! И гордитесь! Пусть ваша гордость заставит вас слушать, ибо к вам обращается создатель мира! Радуйтесь, люди!

И он завертелся, поднимая пыль. Захохотал, как безумный.

– Бетрезен! Гордитесь, люди! Ибо вы есть дети Бетрезена! Так восстаньте же, чтобы освободить отца своего! Вспомните, откуда вы! Найдите в себе силу, чтобы признать это родство. Довольно быть скотом. Достаточно вы пресмыкались! Пусть гордость заставит вас вспомнить, кто дал вам жизнь на этой земле!

Вокруг священника кружилась, не оседая, пыль. И невидимый ветер рвал полы его рясы. Завывал, крутил пыльные вихрики. Люди слушали, как околдованные, завороженные.

– Бетрезен! Ваш отец! Предан, унижен, обречен на муки! Слышите, люди, он стучится к вам в души, стучится из огненного ада, страдающий, но все еще живой! Впустите его, люди! Впустите Бетрезена в свои души, иначе будете вы гореть в аду еще более страшном! Ведь не могут дети предавать отца своего. Впустите его люди, в кровь и плоть свою! Чтобы не стала она пеплом, чтобы налилась она жизнью, новой жизнью в Бетрезене! Слышите ли вы меня?!

Леон увидел, что священник вдруг остановился, повернул голову и немигающими глазами уставился на него, на Леона!!! Мальчишке хотелось бежать как можно скорее, бежать из этого страшного места! Но он не мог, прикованный к земле этим взглядом.

– Бетрезен, – выдохнул старик в рясе священника. – А ты хочешь служить Бетрезену? Хочешь служить отцу своему?

Его глаза приблизились, вжали мальчика в пыль. Уродливое лицо нависло над Леоном. Он хотел было крикнуть, что у него есть отец, его, родной, настоящий, но не мог! Будто язык прижгло раскаленным гвоздем!

– Впусти, впусти Бетрезена в свою душу, мальчик, впусти. Быстрее!

Мир вокруг почернел! Налился предгрозовой синевой, зарокотал! Стало нечем дышать, из-под ног у Леона ушла земля, он почувствовал, что валится куда-то вниз, туда, где полыхает вечный пламень и ждет кто-то, ждет, только и ждет, чтобы вцепиться! Но тоненькая, хрупкая ладошка ухватилась за его, Леона, руку и тянет, тянет, не дает упасть, рухнуть, исчезнуть. И он сам что было сил вцепился в эту ручку, такую тоненькую и вместе с тем, такую сильную.

– Хочешь конфетку, мальчик… – просипел священник, застилая собой черное небо.

Дыхание остановилось. Леон захрипел, давясь слюной. Но тут…

– Эй, еретик.

Леон упал на землю. Закашлялся. Из его глаз полились слезы. Мир снова вернулся, стал твердым, осязаемым, наполненным звуками и красками.

– Леон, Леон. – Марта тормошила его, дергала за одежду. – Что с тобой?!

Но мальчишка смотрел через ее плечо. Туда, где в круг вышел человек. И из-под лохмотьев пилигрима вдруг показались блестящие, словно пылающие на солнце доспехи.

– Эй, еретик. Тебя, кажется, заждался твой Бетрезен. Но сначала с тобой хотят побеседовать инквизиторы.

И священник закричал, а к нему со всех сторон кинулись пилигримы, на ходу сбрасывая одежду паломников.

Еретик поднял руки вверх, его ладони налились ярким, слепящим светом.

Вокруг закричали, и Леон, опомнившись, потащил взвизгнувшую Марту прочь от этого места.

Лавируя между мечущихся в ужасе людей, он бежал туда, где, по его мнению, осталась телега. Там должен быть отец! Единственный, самый надежный, тот, с кем ничего не страшно.

Но Марта вдруг остановилась, потянула его в другую сторону.

– Куда? – Леон обернулся и увидел Снежного гиганта.

– Марта! – крикнул тот.

– Папа!

Бородач в два скачка одолел расстояние, разделявшее их, сгреб обоих детей и нырнул куда-то в сторону. Тут же на место, где они стояли, обрушился какой-то мусор, перевернутая бричка или ларек. Покатились по земле большие, круглые, оранжевые плоды. Грохнул где-то позади раскат грома.

Гигант вытащил их из круговерти, в которую превратилась ярмарка.

Зашвырнул, как двух котят, в повозку, на которую уже были погружены вещи артистов.

– Пора уходить! – Он ловко прыгнул на козлы.

– Мне нельзя! – крикнул Леон. – Меня папа ждет!

– Да? – Гигант обернулся. – А где он?

– Не знаю, там, где телеги…

– Тогда тебе туда. – Гигант махнут рукой. – Мы уходим.

И он покачал головой и вдруг предложил:

– А если хочешь, давай с нами.

– Нет. – Леон вдруг понял, что именно сейчас теряет Марту. Внутри все сжалось. К горлу подступил ком. – Нет. Мне надо к папе.

– Ну… – Гигант пожал плечами и отвернулся.

– Марта. – Леон не знал, что нужно говорить в таких случаях.

Девочка ловко распустила волосы. Сунула ему в руки длинную, пеструю ленту.

– Вот. И теперь ты должен меня поцеловать.

И она подставила щеку. Леон, сам не понимая, что делает, неловко ткнулся губами.

– Теперь ты будешь мой рыцарь. Беги… – Марта ловко столкнула его с края кибитки. Та, будто только этого и ждала, тронулась, набрала ход. Марта крикнула ему: – Ты будешь мой рыцарь!

И исчезла в клубах пыли.

– Леон! – Крепкие руки отца подхватили его, закрутили. – Леон, где ты был?! Я все обежал! Я у всех спрашивал! Леон?! Что случилось, почему ты плачешь?! Тебя кто-то обидел?!

Обратно возвращались уже в темноте. Дорога была одна, не заблудишься. Но отец все равно нервничал. Он то и дело смотрел в небо, на наползающие из-за горизонта тучи, на яркую, высокую луну и бормотал что-то успокаивающее, вроде: «Успеем… Точно успеем…»

Бормотал больше для Леона, чем для себя.

Леон прятался под тулупом. Было холодно. Дневное тепло улетучивалось так стремительно, что казалось, вот-вот пойдет снег. Их лошадка дышала паром.

– Пап. – Леон подобрался ближе, перетащил тулуп за собой, накинул на плечи отцу, сам залез ему под руку, как под большое крыло.

– Что, сынок?..

– А там, на рынке, это были кто? Паладины?

– Нет. – Леон понял, что отец смеется. – Не они.

– А кто?

– Это просто охотники.

– Какие охотники?

– На ведьм. – Отец вздохнул. – Они всегда там, где много народу собирается. Ну, по крайней мере, так говорят. За всем не уследишь. А чтобы к себе внимания не привлекать, охотники обычно одеваются в лохмотья всякие. Или купцом прикинутся.

Он снова вздохнул.

– Раньше так не было.

– Как не было? – Леон посмотрел на отца. Тот грустно улыбнулся.

– Чтобы еретик, да еще колдун, вот так в центре ярмарки. Не было. А уж чтобы он супротив охотников пошел, это уж совсем неслыханное дело. Говорят, что они, мол, чувствуют. Значит, он знал, что охотники рядом. И все равно.

– А кто такой еретик?

– Ну, – отец пожал плечами, – есть такие люди… Или не люди, уж не знаю. Ходят по деревням, народ морочат. За душами человеческими приходят.