Родовая магия

Поискав на всякий случай при помощи связи Малфоя, я понял, что Драко на полпути в подземелья, а сосредоточившись, и взглянув его глазами, что получалось у меня с каждым разом все проще и легче, я увидел, что компанию ему составляют Блейз и Снейп. Судя по ощущениям, чувствовал себя Малфой не бог весть как хорошо, но я списал все на усталость, что в принципе, вполне соответствовало действительности.

Утро застало меня все на том же стуле. Я спал, устроив голову на своей руке, и как и думал, когда, проснувшись, выпрямился и попытался потянуться, все тело отозвалось вспышкой ноющей мышечной боли. Рука Сириуса, теперь накрывающая мою, во сне расслабилась, и я осторожно вытащил ладонь, стараясь не потревожить спящего. На мои плечи было накинуто больничное одеяло, которое соскользнуло на пол, когда я сел, и я поднял его, поморщившись от боли даже от такого простого движения. Убедившись, что крестный все еще крепко спит, но выглядит уже немного лучше — или просто солнечные лучи, струящиеся через высокие окна, расцвечивали его лицо более жизнерадостными красками? — я неохотно поднялся и направился к двери, намереваясь найти мадам Помфри и выспросить у нее все, что только можно о его состоянии.

Однако медсестра была занята обходом своих пациентов, которых у нее после вчерашней заварушки в Хогсмиде было немало. Сказав, что сон, в который погрузили Сириуса Дамблдор со Снейпом, может продлиться довольно долго — от пары суток до недели, она одарила меня сочувственным взглядом и посоветовала мне спуститься в Большой Зал на завтрак, а там уже выспрашивать все что мне заблагорассудится у директора, профессоров или однокурсников. Как мне ни хотелось начать уламывать ее, я сдержался, и, скрепя сердце, поплелся прочь.

Однако не пройдя и полпути я услышал оклик, и обернувшись, с удивлением уставился на приближающуюся знакомую фигуру в потрепанной мантии. Люпин, собственной персоной, взволнованный и ошеломленный одновременно, спешил ко мне со стороны главного холла. Я радостно улыбнулся: мы не виделись уже несколько месяцев, в последний раз — летом, на мой День Рождения, когда он появился в Норе чтобы поздравить меня с совершеннолетием.

— Профессор Люпин, что вы здесь делаете? — спросил я, мысленно усмехнувшись тому факту, что никак не отвыкну звать его профессором, хотя он и просил меня об этом. Но в этот раз Люпин пропустил надоевшее обращение мимо ушей — слишком уж он был взволнован.

— Гарри, Гарри, — выдохнул он, почти подбежав ко мне. — Дамблдор связался со мной, он сказал… Мерлин правый, неужели это правда? Гарри, это ведь не…

— Это правда, — поспешил заверить его я. — Сириус вернулся.

— Боже! — Люпин закрыл лицо руками, и на какой-то момент я подумал было, что он плачет, но нет, через минуту он опустил руки, и следов слез на его преждевременно состарившемся лице я не заметил. В самом деле, выглядел Люпин неважно — он сильно похудел, его темно-русые волосы еще больше поседели и от этого приобрели пепельный оттенок, мантия истрепалась чуть ли не до дыр и торчащих ниток. Я успокаивающе коснулся его плеча.

— Он сильно изможден, но поправится, — сказал я. — Дамблдор сказал — худшее позади.

— Он был в плену у Волдеморта?

— Да. Под зельем подвластья и Империусом, — кивнул я, с трудом сдерживая дрожь. При одной мысли о том, через что пришлось пройти Сириусу, мне становилось больно. И я ничем не мог помочь ему! — Они его пытали, — хрипло добавил я. Люпин прикрыл глаза на мгновение, словно пытаясь подавить то ли гнев, то ли слезы.

— Где он? — спросил он.

— В Больничном крыле. Вы слышали, вчера было нападение, и… — Я запнулся. Люпин смотрел на меня с удивлением и некоторым страхом.

— Нападение? Вчера? Бог мой… Дамблдор связался со мной только утром, а до этого я был… гхм, несколько оторван от мира, — отозвался он, и я понял, что он опять вел свою «подпольную деятельность» среди оборотней. — Как это случилось, кто пострадал?

— Насколько я знаю, убито несколько жителей Хогсмида, еще сколько-то ранены, также как и некоторые студенты. Вчера был поход… Мы смогли вывести большую часть младшекурсников, но не всех, конечно… Пожиратели начали нападение с «Кабаньей головы», — начал более подробный рассказ я, по мере того, как мы неторопливо двинулись обратно к Больничному крылу. — Это дало нам небольшую фору, потому что большая часть учеников в тот момент сидели в «Трех Метлах». Мы отправили девушек сопровождать малышню через подземный ход из «Сладкого Королевства», правда, пришлось пробиваться сквозь завал, но для Гермионы это не так уж сложно, к тому же Хогвартс признал своих студентов и охранные чары их пропустили. А потом мы — те, кто остался, приняли бой. — Я описал несколько стычек, и собирался уже перейти к самому главному — встрече с Беллатриссой и Сириусом, — когда Люпин задумчиво почесал кончик носа и испытующе посмотрел на меня.

— А как твой шрам в этот момент? — спросил он. — Не болел?

— Нет, — отозвался я. — Вообще никаких признаков. Как будто… Как будто Волдеморта и близко нигде не было, а уж его чувства… Словно он самый спокойный человек на свете, если только его можно называть человеком Я…

Да уж, не зови беду по имени! Я не успел даже договорить, как мой шрам взорвался адской болью, такой, что потемнело в глазах, и подкосились ноги. Наверное, я упал бы, если бы сильные руки оборотня меня не подхватили. Буквально повиснув на своем бывшем профессоре, я едва нашел в себе силы застонать о боли, почти ничего не видя вокруг. Встревоженное лицо Люпина склонившегося надо мной, и его обеспокоенный голос — все это я воспринимал словно сквозь толстый слой воды, будто сам лежал на дне Озера, как тогда, на втором испытании. Снова накатила волна боли, да такой, что меня затошнило, и вместе с ней пришел гнев — чужой, но знакомый, яростный, и неукротимый. Я вскинул. Перед глазами потемнело.

В следующий момент передо мной возникла незнакомая комната, обставленная темной мебелью в каком-то старинном стиле. На окнах были плотно задернутые тяжелые бордовые занавески, через которые с трудом пробивались тоненькие лучики света. Однако чтобы привыкнуть к полумраку помещения мне понадобилось не более пары мгновений. Я оказался, как мне показалось, в гостиной какого-то поместья, целиком выдержанной в багрово-красных тонах. Цвет не был похож на наш факультетский алый, и соседствовал не с гриффиндорским золотом, а с потускневшей бронзой. Но все это я мог отметить лишь мельком. Мое внимание — а точнее, внимание того, чьими глазами я видел, — было приковано к коленопреклоненной женщине в темном плаще, распростертой у его ног.

— Ты разочаровала меня, Бэлла, — сказал я высоким, звенящим от ярости голосом. — Снова. Я простил тебе ошибку в Министерстве, я даже стерпел предательство твоей сестры и ее щенка, но то, что произошло вчера…