Ольга Баумгертнер - Коготь дракона

— Может, научишь его в дороге уму-разуму… — едко заметил Хейл.

Но Дарен прервал ушедший в сторону разговор ударом кулака по столу. Воин одарил вспыхнувшего от стыда мага таким тяжелым взглядом, что Зик мгновенно побледнел, с виноватым видом поднял табурет с пола, осторожно сел и стал тише мыши.

— Я думаю, — продолжил мрачно Дарен, — что коли нежить так расплодилась, грядет новая война с Алмааром. И чтобы понять это, не нужны никакие пророчества…

— Не путай одно с другим, — оскорбился Тиквин. — Война — это одно, пророчество — другое. Война и так много лет идет на рубежах Империи. Я же говорю о грядущих переменах!

— Лишь бы эти перемены не оказались хуже устоявшегося положения, — буркнул Дарен. — Как бы там ни было, но положение в гарнизоне скверное. Надо писать в столицу — нам нужны новые воины. Воины, а не мальчишки и не разбойники, которых силой доставили в крепость Норт для ее защиты, как написал мне мой кузен. И пусть пришлют толкового опытного мага. А этого бездельника давайте запрем в библиотеке, чтобы он там все штаны себе протер за книгами. А то небось бегал за девками вместо учебы…

Зик еще больше втянул голову в плечи. На глазах юноши от обиды даже слезы навернулись.

— Ну хватит, заклевали совсем Зика, — одернул Сорг говорившего и строго взглянул на Дарена. — Ты полагаешь, что я не писал в столицу, не просил воинов, толкового мага?

— Я знаю, что писал. Но надо еще, надо достучаться до них. Мы, считайте, потеряли почти весь южный отряд, а он, чего скрывать, благодаря Белгору был самым сильным в Хигхольме. Нам остается только уповать на храбрость молодого Давиуса и на то, что он сможет привести отряд в надлежащее состояние…

— Я приложу все усилия, — взволнованно отозвался Давиус.

— А что касается пророчества… — Дарен кинул пренебрежительный взгляд на прорицателя, — то нам гораздо важнее получить подкрепления. Что нам за дело до предсказаний, почтенный Тиквин, если завтра мы не сможем отразить удара врага и сложим здесь головы без пользы для Империи?

Прорицатель не нашел, что на это ответить. Он вновь уставился на огонь. А Сорг показал знаком, что заседание Совета закончено. Дарен выдернул кинжал из столешницы, вложил в ножны на поясе и удалился вместе с Хейлом. Белгор же дождался, пока Сорг напишет для него подорожную грамоту и письмо к императору с прошением о помощи гарнизону. После этого Белгор повел Давиуса в казарму, чтобы познакомить своих воинов с их новым командиром.

От южного отряда осталась половина. Воины приняли новость о назначении Давиуса без видимой радости, но неприятия тоже не выразили, и Белгор вздохнул с облегчением. Все-таки Давиуса хорошо знали в гарнизоне как отважного воина, и его было за что уважать.

Наступила полночь, когда Белгор направился в свою комнатушку, находившуюся в Круглой башне. В маленьком, узком помещении со сводчатым потолком едва уместились постель да небольшой сундук, в коем лежал весь скромный скарб воина. Комнатка эта столько лет служила ему домом, но он оставлял ее без сожалений. Он собрал вещи, проверил заточку меча и кинжала, положил в кожаную дорожную суму немного еды: на пути в столицу достаточно деревень, а крестьяне всегда рады угостить того, кто оберегает их от разбойников и орд нежити.

Ночь тянулась долго, обернувшись бесконечным кошмаром. Утром Белгор встал хмурый, не выспавшийся. Рука уже не болела, и Белгор сам без труда облачился в суконную рубаху со стальными пластинами, подпоясался широким ремнем, пристегнул к нему ножны и вложил в них длинный меч. Другой меч, короче и без ножен, завернутый в полоску кожи и обвязанный веревкой, он закинул за спину. Этот легкий меч он хранил как память о той злополучной, годичной давности битвы, в которой впервые встретился с эльфийкой. Это было все, что удалось найти на месте сражения с нечистью. Меч принадлежал Раду — самому молодому другу Белгора. От остальных не осталось ни следа, ни памятки.

Белгор вышел во двор, окинул последним взглядом Хигхольм. Воины высыпали на квадратный двор крепости, криками и жестами прощаясь с храбрым военачальником. Расстроенный Сорг крепко обнял его и, чуть не пустив слезу, подтолкнул к выходу из крепости. Дарен, Хейл и Давиус попрощались почтительными поклонами, положив на сердце правую ладонь. Лекарь Дартин долго тряс его руку. Кивнув замершей по стойке смирно страже у ворот, Белгор ступил на подъемный мост, переброшенный через ров. Пройдя по мосту, спустился с зеленого холма, на котором высился серый замок, и уверенно зашагал по грунтовой дороге. Его путь лежал на северо-запад.

Желтая дорога петляла среди поросших орешником зеленых холмов, иногда ныряя в небольшие дубовые рощицы. Все дальше и дальше оставались за спиной Белгора гарнизон и вся его прежняя жизнь. И скоро серые стены крепости, а следом за ними и верхушки остроконечных башен с флагами Империи совсем пропали из виду. Когда это произошло, Белгор перестал оборачиваться, и мысли о службе и оставшихся в гарнизоне воинах сразу оставили его.

Когда-то ему нравилось служить отечеству, крушить врага, оберегать Империю, но последнее время служба давила на него тяжелым камнем. Может, из-за того, что он потерял верных товарищей, а может быть, из-за того, что врага не убавлялось, а только, наоборот, прибавлялось. И все белее тщетными казались усилия по сдерживанию отрядов неприятеля…

Сначала было пасмурно, но вскоре облака на небе разошлись, брызнуло солнце. Откуда-то повеял ветерок, принеся запах лаванды. И Белгор совсем воспрянул духом. Он улыбнулся радостному писку синиц в густом орешнике. Когда стало жарко, он снял шлем и положил его в дорожную суму, которую нес на плече.

Белгор вспомнил своего старого друга Нордека и подумал, что, как только вернется в столицу, первым делом проведает его. Как ему там служится, начальнику императорской стражи? Или он уже ушел на покой? Нордек был гораздо старше Белгора, годился ему чуть ли не в отцы. Однако между ними всегда была дружба на равных. Лишь в самом начале их отношений Нордек, пожалуй, побывал в роли наставника, обучая его искусству фехтования. Когда Белгор вернется в столицу, они обязательно пойдут в одну небольшую таверну, где изумительно готовили бараньи ребрышки и подавали тягучий, цвета красного вина, шибко хмельной эль. Этот эль славился на всю столицу — после первой кружки уже нельзя было устоять на ногах, хотя голова, казалось бы, оставалась трезвой.

Однако и Нордеку, и Белгору в те благословенные года первая кружка была нипочем. И часто они на спор перепивали каких-нибудь приезжих, которые по незнанию отважились вступить в состязание с ними. Лишь однажды они не вышли победителями из этого хмельного турнира — их перепила, стыдно вспоминать, какая-то девица из северо-восточных земель. Девицу, правда, со спины можно было принять за могучего воина, да и на поясе у нее болтался в ножнах меч. А еще в этой таверне всегда душевно сиделось. Хватало и гостей из других городов, и самых интересных известий…