Цвет Надежды

— Оставь Сириуса в покое. Не мучай его. Не ищи с ним встреч. При сложившихся обстоятельствах ему будет лучше без тебя. Он принял трудное решение, сломав все в своей жизни. Помоги ему, не зови за собой. Из-за тебя он способен совершить глупость. Только из-за тебя.

Нарцисса некоторое время смотрела в глаза Люпину, а потом вновь отвернулась к окну, так ничего и не ответив и дав понять, что разговор окончен. С тяжелым сердцем Люпин повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал тихий голос. Нарцисса говорила не с ним. С пустотой.

— Если я сейчас открою это окно и шагну вниз, Сириус будет помнить обо мне?

Этот спокойный вопрос в никуда заставил Люпина похолодеть. Он тут же ринулся к девушке и, схватив за плечи, развернул к ее себе. И снова, как тогда в поезде, ему ох как не понравилось что-то, затаившееся в ее глазах. Она смотрела сквозь него. Люпин с силой встряхнул ее за плечи:

— Нарцисса, послушай меня внимательно. Все это пройдет. Сейчас плохо и страшно, но это пройдет. Слышишь? Ты не имеешь право делать глупости!

— Почему? — равнодушно спросила девушка, по-прежнему глядя в никуда.

— Нарцисса, пройдет год, два, и у тебя появится замечательный сын или дочь. Неважно. Твой ребенок будет удивительным созданием. Ты поймешь это, когда впервые увидишь его улыбку, почувствуешь его запах. Ты почувствуешь себя нужной и незаменимой. И неважно, на кого он будет похож внешне. Важно, что в нем будет искра, и он перевернет этот глупый мир с ног на голову. Твой ребенок это сможет, я знаю. Ты будешь гордиться своим сыном или дочерью. И в день его триумфа ты будешь первой, с кем он поделится. Ты нужна ему, а он тебе. Зачем ты хочешь сейчас его убить? За что? Без тебя не будет его. Подумай.

С этими словами он легко поцеловал девушку в макушку и быстро вышел из комнаты. Ему больше нечего было сказать. Он чувствовал смертельную усталость и отчаянно надеялся, что его слова достигли затуманенного разума девушки. Теперь выбор за ней. Он же сделал все, что мог. Почему все так глупо?

Юноша с силой пнул ногой каменную стену.

02.02.2011

Юноша с силой пнул ногой каменную стену.

Раз, другой, третий.

— Малфой, — робко начала, наблюдавшая все это со стороны Гермиона, — тебе не кажется, что вероятнее всего сломается твоя нога, а не стена, которой тысяча лет?

— Чем язвить, придумала бы что-нибудь дельное.

Он вновь направил волшебную палочку на главный вход Хогвартса.

— Малфой, ты уже три раза пытался. С чего решил, что в четвертый сработает?

— Терпение и труд все перетрут. Знаешь старую добрую пословицу?

— Я-то знаю. Удивлена, что и ты тоже, — парень что-то раздраженно прошептал. Его настроение, подпорченное ее глупой просьбой рассказать про быт слизеринцев, испортила окончательно закрытая напрочь дверь Хогвартса.

— Грейнджер, смею напомнить, что в гостях у Темного Лорда загибается не мой приятель. Так что лучше включи мозги и думай, почему дверь закрыта.

— Потому что каникулы закончатся только завтра. Вдобавок на дворе два часа ночи. Ты ожидал, что тебя встретит весь преподавательский состав? — девушка ехидно подняла бровь.

Она тоже переживала и не знала, что делать. Но не могла удержаться от ехидства. Просто этот парень, медленно закипающий и раздраженно пинающий тяжелые дубовые двери, был таким живым и настоящим.

— Так! Кажется, это единственный выход.

С этими словами Малфой подобрал с земли свою метлу и быстро вскочил на нее. Гермиона молча наблюдала.

— Ну?

— Ты остаешься здесь или вместе со мной пытаешься проникнуть в замок?

Девушка, скорчив недовольную мину, приблизилась к Малфою и, не дождавшись протянутой руки (нечего было так язвить), взялась за плечи юноши и села позади. Малфой оттолкнулся ногами от земли, и они взмыли в небо.

— Малфой, что мы делаем? — не открывая глаз, рискнула уточнить планы девушка.

— Ищем открытое окно. Ты смотришь с первого по пятый. Я — все что выше.

— Малфой, я боюсь высоты. Я не могу смотреть вниз.

— О Мерлин! Чтобы я еще когда-нибудь взялся за что-то серьезное с девчонкой! Я смотрю нижние этажи, ты — верхние.

Гермиона молча проглотила обиду. Сама виновата. Знала же, что не способна на долгосрочные подвиги. Если быть честной, Малфою нужно просто медаль давать, учитывая их специфические взаимоотношения. Девушка вздохнула и начала всматриваться в темные окна замка. Что будет, если они не смогут попасть внутрь? Как дать знать, что они здесь?

— Давай, — живо откликнулся слизеринец подозрительно веселым голосом. — У тебя в каком кармане сова?

— У меня нет совы, у меня есть кот, и он дома, — осознав свою глупость, пробурчала Гермиона.

— Ну не расстраивайся, — с притворным сочувствием проговорил Малфой. — Твоя идея была просто великолепна. Ну подумаешь, небольшая неувязка: мы хотим послать Дамблдору сову, чтобы он впустил нас в замок, но чтобы послать сову, нужно сначала попасть в совятню, которая находится в вышеупомянутом замке, и вдобавок…

— Малфой, не ерничай!

— Ты никогда не думал, почему тебя все терпеть не могут? — раздраженно спросила девушка.

— Уверяю, Грейнджер, не все. Те, кто мне нужен, от меня без ума.

— Но это же все неискренне. Ты же просто добиваешься симпатии одних, в то время как другие…

— Почему неискренне? Просто до большинства мне нет никакого дела. А избранные симпатизируют мне очень даже искренне. Спроси у них сама, если мне не веришь.

Спрашивать Гермиона не собиралась, потому что и так знала: половина девчонок школы была от него без ума. Особенно те, кому посчастливилось делить с ним вечера и ночи. И тем не менее…

— Малфой, ну не могут же тебе быть безразличны окружающие?

— Потому что это неправильно.

— Почему? — повторил юноша. Они уж облетели половину замка вокруг, и пока ничего. Пустые безликие окна.

— Просто… ты же живешь с людьми, это неправильно.

— Ой, Грейнджер, а я тебя всегда умной считал, — поразил ее Малфой.

Хорошо, что держалась крепко — так и с метлы свалиться недолго. Наверное, это новый способ от нее избавиться. А он продолжил:

— Ты говоришь как учитель, плохо знающий свой предмет, — выдаешь кем-то придуманные «истины», даже не потрудившись подумать, почему мне должно быть дело до чужих и малознакомых людей. Я не Поттер, не герой всего волшебного мира. Мне не нужно всеобщее обожание.

— Гарри это тоже не нужно.

— Да? Откуда же у него тогда этот комплекс «дайте всех спасти! Пусть меня любят еще больше!»?

— Гарри и так любят.