Ник Перумов - Имя Зверя. Том 1. Взглянуть в бездну

Погоня? Они её не видели. Алиедоре вообще чудилось, что она бредёт с плотно заткнутыми ватой ушами и неплотной, но всё же повязкой на глазах, заставлявшей видеть всё в дымке и мгле. Уши тоже словно заложило – проклятый остров, проклятая магия!

Гончая сделалась злой и раздражительной. На спокойного, рассудительного дхусса она и смотреть не могла.

– Смарагд силён, – искоса глядя на неё, как-то вечером заметил Тёрн. – Он не зол, он добр. Он хочет вынуть из тебя…

– Тому, кто из меня что-то попытается вынуть или что-нибудь в меня засунуть, – огрызнулась Гончая, – я оторву всё, что только смогу оторвать. А как остров что-то там может «пытаться» – и вовсе в толк не возьму.

– Ноори выбрали Смарагд не просто так, – покачал головой дхусс, не обращая на сарказм Гончей никакого внимания. – И школа Беззвучной Арфы тут тоже появилась не случайно. Здесь в горах добывалось немало Камней Магии, Беззвучная Арфа – не единственная школа, где ноори сильны. Когда-то Мастера Теней считали, что у острова есть своё собственное волшебство, Мастера Боли иногда представляли Смарагд огромным живым существом, погружённым в сон. Это, конечно, преувеличение. Да и Мудрые давно подчинили себе всю магию этих мест…

– Я устала от твоих велеречений, – рявкнула Алиедора. – Просто так, не просто так – какая разница? Собрались на север – так идём! Пока нас тут не повязали.

– Лес Шёпота – перед нами, – махнул рукой дхусс. – Завтра с утра постараемся перебраться на ту сторону. Ты хорошо лазаешь по деревьям, Гончая?

Алиедора обиженно отвернулась, не удостоив дхусса ответом. Хорошо ли она лазает по деревьям! Да уж явно не хуже его!

– А по земле никак, конечно? – съязвила она.

– Никак, – без тени улыбки ответил дхусс. – Мудрые знали, что делают, когда оплетали… гм, не хочу говорить «паутиной», потому что избито, – но своей сторожевой сетью весь Смарагд. Они умеют выращивать зрячие и слышащие цветы, Алиедора. Я всегда вспоминал их, когда видел в деле живую лозу той сидхи, Нэисс.

– И что же, они понатыкали их повсюду на земле, но забыли про древесные кроны? Х-ха! Надейся больше, дхусс.

– Со здешними деревьями я смогу договориться, Алли.

– Не зови меня так, – Гончая ощерилась, но уже больше по привычке. И тут же продолжила: – А в других местах договориться, значит, не мог?

Тёрн отрицательно покачал головой, вздохнул.

– Мудрые очень хотели говорить со всем, что растёт или ходит по их земле. Когда-то в этом мне чудились забота, сострадание и бережливость. Теперь, напротив, я вижу лишь жажду держать всё в узде.

– Не припомню, чтобы ты так кого-то осуждал, – подивилась Алиедора.

– Я не осуждаю, – отвернулся дхусс. – Те же Мудрые… они верят, что враждебные силы вот-вот обрушатся на Смарагд, обратят его в руины… потому и стараются как могут. Ты думаешь, они кровавые тираны, убивают направо и налево?

– Кто такие тираны, я знаю. Не стоит объяснять, – фыркнула Гончая.

– Так вот, Мудрые, они…

– Хватит. Пожалуйста. – Алиедора встала, гибко потянулась. Сколько ж времени без нормальной мыльни… Воняю, как девка из хлева. – Идём. Что ты медлишь?

– Н-не знаю. – Тёрн вдруг сел наземь, как-то зябко, совершенно ему несвойственным жестом обхватил руками плечи. – Я тут вырос, Алиедора. И теперь иду не просто против Мудрых… но и против моих родителей, пусть даже и приёмных.

Гончей очень хотелось спросить – как же ребёнок дхуссов очутился на Зачарованном острове, но вместо этого:

– Почему ты уверен, что пойдёшь против? Мало ли кто во что верит!

– Потому что нам, чтобы выбраться из этой заварухи, придётся очень крепко схватиться с Мудрыми. С хранителями Смарагда. Они веками составляли зубодробительные системы сторожевых заклинаний, оберегающих, как они говорили, «покой нашего острова и его народа». Я не знаю, что случится, разрушь мы хоть одно из этих заклинаний.

– В Некрополисе говорят, – холодно заметила Алиедора, – что пустые разговоры даже зомби не ведут – не умеют.

– Я… я… – Она ещё никогда не видела дхусса в таком смятении. – Алиедора, я – боюсь. Не за себя, за остальных. Они-то в чём виноваты? А ну как мы с тобой и впрямь…

– То есть ради блага Смарагда мне предлагается сложить лапки и торжественно – или не очень – но сдохнуть? – взвилась Гончая. – Никогда! Ни за что! Зубами грызть стану, ногтями ца…

– На пристани нам повезло, – перебил её Тёрн. – Сказочно, невообразимо повезло. Думаю, сейчас Мудрые уже справились с Мелли, и теперь…

– А ты не думаешь, что это она с ними справилась?

Дхусс усмехнулся уголками губ, показывая клыки.

– Нет. Я бы почувствовал.

Алиедора закусила губу. Куда делась вся решимость Тёрна? Вместо того чтобы пробираться на север, теряют тут время… Хотя, на том же севере, что они станут делать? Как вообще она собирается выпутываться из этой передряги?

Ничего, у кора Дарбе хуже было, попыталась она подбодрить себя, но затверженная фраза ничем не отозвалась, как всегда бывало раньше. Только пустота и усталость.

– Идём, – пришлось собрать в кулак всю ещё оставшуюся решимость. – Идём, Тёрн. Идём… друг мой.

Он тяжело вздохнул, поднялся, прижал ладони к вискам, с усилием потёр глаза. Больше всего он походил сейчас на шипастого, жутковатого боевого пса. Ладонь Алиедоры словно сама собой легла ему на плечо, пальцы ловкими змейками скользнули между шипами, касаясь грубоватой кожи, обветренной и шершавой.

– Пойдём, – тихонько повторила она, и на сей раз дхусс послушался.

…Сперва она решила, что лес Шёпота – просто напыщенное и будто красивое название, так любимое заносчивыми сидхами. Густая тёмная зелень, пламень огромных цветов, понатыканных всюду, где только можно было пустить корни, сплетшиеся ветви и запах – густой, плотный, но отнюдь не сырости и не гниения; пахло именно цветами, переплетением множества ароматов, и Гончей приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не начала кружиться голова.

Кора, шелковистая и мягкая, словно самые дорогие ткани, привезённые с Дальнего Юга. Мелкие веточки словно ласкают кожу, ни тебе шипов, ни даже просто острых сучков. И звуки, такие же, под стать: едва различимое журчание, шелестение, след прокравшегося ветерка, но не только, не только. Что-то ещё говорило с Гончей, тихо-тихо, что не разберёшь и не расслышишь, как ни старайся, как ни напрягай слух. И только перестав пытаться, можно уловить голос леса, его умиротворяющую, вечную песнь, его слова, обращённые к тебе и только к тебе.

Что-то случилось с Гончей, чужая магия, затуманивавшая взор, словно приразжала тиски. Или это она совладала наконец со своей ненавистью и благодарный остров тотчас же ответил взаимностью?

Огромные ветви, толще, чем сразу три или четыре Алиедоры, связанные вместе, протянулись над головой, непроглядная листва закрыла солнечный свет, однако под сводами леса Шёпота не казалось ни сумрачно, ни тревожно. Тихо и покойно было тут, не хотелось никуда уходить; зачем ей какие-то там некрополисы и их ещё не существующие троны! Зачем ей всяческие меодоры и долье, если можно остаться здесь, неспешно бродить вдоль извивающихся ручьёв, по берегам, поросшим неведомыми ей травами, отгадывать, узнавать их имена; как же это отличалось от странных змеедеревьев в том лесу, где они очутились с дхуссом, едва удрав от своих пленителей!