Юрий Никитин - Ютланд, брат Придона

– Ну… если так говорят…

– Можно, – спросил Ютланд, – задам тебе один вопрос, на который другие очень не хотят отвечать?

Крумта посерьезнел, глаза остро блеснули.

– Да, – проговорил он густым голосом, – можешь… Но, может быть, сперва расположить на отдых твою спутницу? Она не привыкла ездить на коне, уже еле держится на ногах.

Мелизенда тряхнула головой.

– Я? Я даже не устала. И откуда видно, что я не привыкла ездить верхом?

– Вантийские женщины не садятся на коней, – сообщил Крумта. – Как и на осликов или мулов. Только в крытых повозках, телегах, а еще в колесницах.

Она вздрогнула, натужно улыбнулась.

– Вантийские? А при чем здесь вантийские?

Крумта улыбнулся, развел руками.

– Простите, я ошибся… конечно же. Так что ты хотел спросить, благородный Ют?

Мелизенда капризно поморщилась, раз купец понял, что она из благородной семьи, то должен и оказывать почести только ей, а он почему-то лебезит перед молодым пастухом, дурак какой-то, как и все мужчины. Еще и благородным назвал!

– Я хочу узнать, – сказал Ютланд медленно, – хочу узнать побольше о некоем всаднике в черном плаще… Он появляется только ночью, скачет на огромном черном коне, у которого в глазах огонь, а из ноздрей пламя…

Крумта ощутимо вздрогнул, зябко повел плечами. Мелизенде даже показалось, что купец побледнел, во всяком случае сразу же прошептал заклятие, отгоняющее злых демонов, и скрестил толстые, как кровяные колбаски, пальцы.

– Понимаю, – ответил он севшим голосом, – почему не хотят отвечать. О таком даже думать не принято… Однако я скажу тебе то, что другие не решатся. Всадника зовут Патута. Он властелин того мира, что был до появления людей. А его появление означает, что тот мир скоро вернется.

Мимо прошли, неспешно беседуя, двое величавых купцов, Крумта сразу же заговорил оживленно совсем другим голосом:

– Только у меня есть особый мох, его называют волшебным, им кормят ездового оленя… Что, не нравится? Но такой олень бежит почти в полтора раза быстрее любого оленя и коня, а нести с легкостью сможет двоих, не сбавляя скорости!

– Хорошо, – одобрил Ютланд солидно и тоже посмотрел в спины купцов, – но у меня уже есть конь. И несет он тоже двоих.

С другой стороны появились, разговаривая, молодые и развязные приказчики, Крумта продолжал громко:

– Посмотрел бы, сможет ли удержать на своей тощей спине меня… А удержать вас двоих – что двух муравьев, ха-ха!.. Кстати, хотя я торгую, в основном, зерном, но у меня бывают и другие вещи. Например, недавно мне принесли пару просто дивных мечей…

Ютланд потряс головой.

– Нет-нет. Ты же знаешь наши законы. А вот после четырнадцати, да, приду и посмотрю…

Крумта поморщился.

– А по мне, как только удержишь меч в руке, надо брать.

– Артане верны законам, – ответил Ютланд гордо. – И все клятвы выполняют свято. Это куявы им не следуют.

Крумта покачал головой.

– Почему так думаешь? Мы клятвы держим. Но… не всегда и не перед всеми. Мы же мудрый народ! Это клятвы для человека, а не человек для клятв.

Ютланд возразил сурово:

– Клятвы нужно держать всегда!

– Ты еще слишком юн, – сказал Крумта покровительственно неприятным жирным голосом. – Законом все предусмотреть не удается. Повзрослеешь, поймешь…

– В этом никогда не повзрослею, – отрубил Ютланд.

– Тогда позволь, – сказал Крумта, – ссудить тебя, молодой артанин, небольшой суммой. Чтобы вы двое не знали мелких затруднений на постоялых дворах.

Ютланд кивнул.

– Да, – произнес он равнодушно, – это пригодится.

Крумта снял с пояса мешочек с деньгами и с поклоном подал Ютланду.

– Здесь малая доля того, что я дал бы с удовольствием, но, боюсь, на большие деньги у всяких любителей пограбить особый нюх.

Ютланд так же равнодушно принял подарок и подцепил к своему поясу.

– Спасибо! Если уцелею, верну с лихвой.

Крумта сказал тихо:

– Поговори с Горасвильдом.

Ютланд кивнул небрежно и ушел, властно прихватив Мелизенду за плечи. Она взвесила на ладони мешочек, глаза округлились, а дыхание сперло в груди…

– Это золото, – прошептала она в ужасе. – Как он мог дать тебе такое огромное богатство?

Ютланд буркнул:

– Верит, что отдам.

– Почему?

– Я же артанин!

– И что? Подумаешь…

– Он как раз и подумал. Это ты мне только не веришь.

Она прошипела:

– Я не верю? Я?.. Ты хоть и свинья, но ты честная и бесхитростная свинья, так как по глупости даже не догадываешься, что можно хитрить и получать больше выгоды. Но мне нравится, что ты честный и прямой, как кабан, всегда понятно, о чем думаешь и какие желуди лопаешь…

– Как любезно, – сказал он саркастически.

– Да, – отпарировала она, – любезно!.. Постой-постой, что ты за пастух, что такое слово знаешь? Это тебя овцы научили?

– Овцы, – подтвердил он. – У нас были тцарские овцы. Высокопородные.

– А-а, – протянула она, – а то иногда в тебе что-то проскальзывает странное. А ты, оказывается, не простых овец пас…

– И продолжаю пасти, – подтвердил он. – Ага, вот именно… Пойдем-пойдем, не останавливайся. Вон хорошая гостиница, там и переночуем. Могу подвезти.

Она представила, как снова ее прижмет к его широкой груди, теплое чувство коснулось сердца, но подумала, что сам ради такого расстояния в седло подниматься не станет, посадит ее одну, а коня поведет под уздцы.

– Нет, – возразила она. – Если устал, садись. А мне и пешком нетрудно.

Гостиница расположилась в большом каменном доме, первый этаж отдан под корчму, кухню и склады, а два верхних – под жилые комнаты.

Ютланд сперва устроил коня и хорта, конюшня добротная, молчаливые парни за конями смотрят хорошо, чувствуется, что любят их больше, чем людей, вышел оттуда во двор, где ждет, нетерпеливо притопывая задней лапкой, эта самая капризная прынцесса.

– И собачку? – спросила она ядовито.

– И собачку, – ответил он. – Теперь можно и тебя.

Она запнулась, стараясь сообразить, что у него сперва идет: самое важное или самое неважное, но решила наконец, что главное он оставил на конец, иначе придется на него напасть с обвинениями, защищая свое попранное достоинство, но есть так хочется, что спорить рискованно.

Из корчмы валят ароматы похлебки, вина, браги, жареного мяса, доносятся громкие мужские голоса, а когда Ютланд открыл дверь, оба увидели низкий потолок, почти скрытый сизым дымом, а под ним с десяток столов, почти все заняты дюжим широкоплечим народом.

Мелизенда подумала, что в корчме народ почему-то всегда крупнее, чем на улице, но тут же, как достойная дочь думающих родителей, нашла решение: горожане обедают дома, а в корчме только приезжие: пастухи, контрабандисты, прибывшие издалека торговцы, а в дальние дороги рискуют отправляться только крупные, сильные и отважные.