Наталья Метелева - Эльфийский посох

Даагон окаменел. Это неслыханная просьба… да нет, даже не просьба. Это смертный приговор.

— В чем же моя вина перед народом Галлеана?

— Вины нет, лорд. Причина же просьбы… Именно за этим мы и призвали тебя.

«Вот оно!» — кольнуло в сердце.

— Мой сын… — медленно произнес он.

— Да, — Иллюмиэль взглянула на него с удивлением. — Нам стало известно, зачем он был похищен. Слуги Безмясой задумали небывалое. Впрочем, пусть скажет Эоста, что открылось оракулам.

Пророчица чуть покачнулась, словно ее внезапно разбудили. Но распахнувшиеся на бледном личике янтарные глаза посмотрели на Даагона ясно и с неожиданным сочувствием. Вот только говорила она ужасные вещи:

— За тридцать лет с той ночи были похищены многие дети, но началось все именно с твоего сына, лорд. Он — первенец, и родился в ночь Двух Лун, значит, был избран и наделен особой силой. Нежить сделала из него… Это была особая жертва, лорд…

Девушка замолчала. Кинула из-под ресниц страдальческий взгляд на Даагона, словно ей было больно говорить.

— Смелее, Эоста, — сказал он, — я не упаду в обморок.

— Твой сын стал первым корнем Древа Смерти, его сознанием, — выдохнула пророчица. — Когда Древо Смерти окрепнет, оно убьет наши рощи и высосет наши жизни. Оно уже убивает.

Даагон стиснул зубы. Кто-то тут недавно терзался горечью будущего позора? Вот то, что немыслимо хуже. Последняя кровь рода Эрсетеа стала стержнем неведомого чудовища и его связью с эльфийским миром. Именно Эрсетеа, род Хранителей древней магии, которых в Альянсе после всех войн осталась малая горстка.

Иллюмиэль подошла к священному Посоху Духа в центре зала, погладила его тонкими пальцами. По рунам на древке заструились к ее руке теплые медовые сполохи — Дух откликался королеве.

— Мы отправили отряд просить совета у Хранителя Леса, — сказала она, повернув точеное лицо к лорду. — Нам не пройти по землям Алкмаара в поисках Древа Смерти, но мы можем открыть портал, если знать, куда его открывать, и пронести к нему наш главный Посох Духа. Пока чудовище молодо, мы сможем его уничтожить, но ослабить Древо можно уже сейчас.

Верховная магесса Лодиат кивнула:

— И начать необходимо с его первого корня. К счастью, вы с Тиаль не успели дать имени первенцу, поэтому нам будет проще провести ритуал разрыва. Сейчас его связь с родом Эрсетеа — только через кровь отца. Твою кровь.

Лорд мотнул головой:

— Не совсем так. Я дал ему имя, но ритуал не был завершен. Нежить… вырвала его из моих рук.

А все потому, что он был в ту ночь слишком счастлив и беспечен, и не захотел ждать — сразу отнял новорожденного у беспомощной Тиаль и повез его в священную рощу. И выжил один из десятка сопровождавших его родичей.

— Ты всегда был самонадеян, Даагон, — процедила Лодиат.

«Был…» — горько усмехнулся лорд про себя. Его уже похоронили, не дождавшись официального согласия на ритуал. Да и то сказать, после него он проживет совсем недолго, если и пожелает жить. Это ведь даже не изгнание — изгои способны жить и вне рода, и за пределами земель эльфов. А разрыв… Попробуй-ка жить с разорванным сердцем.

Но он понимал, почему соки древа рода Эрсетеа необходимо полностью обновить. Архонты боятся его перерождения. Без отречения старшего в роде и всей его крови оно не примет чужую кровь — ведь в мире останется след родственной, и древо потянется к ней — отравленной, гнилой, смертоносной.

«Но тогда почему я все еще жив? — вдруг подумал лорд. — Друиды Древа Смерти должны были убить меня сразу после перевоплощения сына. Чтобы никто уже не мешал овладению древом рода и магией Эрсетеа. Должны, но не убили».

И внезапно Даагон понял, почему нежить обходит его стороной в любой схватке. А поняв, лорд, уже давно искавший честной смерти в бою, вдруг пожелал жить. И для начала настоял на том, чтобы объявить состязания не только среди его непрямых родственников, но допустить до испытаний всех эльфов, желающих стать наследником рода Эрсетеа. Разумеется, таких найдется слишком много, и состязания продлятся недопустимо долго. И потому Даагон ввел одно-единственное ограничение, которое разом перечеркивало возможные толпы претендентов.

Он начал свою борьбу.

Как лорд и рассчитывал, на призыв королевы не откликнулся никто . Во-первых, слишком дурная слава была у самого Даагона. Благородные дома вряд ли позволят, чтобы на кого-то из их детей упала тень проклятия мага, известного, увы, не только славными победами над врагами. И бесполезно объяснять, что ни одна целительница, пытавшаяся снять с него проклятие, не смогла этого сделать по очень простой причине: снимать было нечего. Кто же в такое поверит, если лорду так катастрофически не везло с женщинами, что даже богиня Мортис отказывается забирать его к себе?

Но основным препятствием для участия в состязании стал возраст: претендентам на наследство должно в ночь восхода Большой луны исполниться ровно тридцать лет. На этой цифре лорд настаивал безоговорочно, и всему совету во главе с королевой так и не удалось его переубедить. Он заявил, что таково его последнее желание — желание приговоренного к смерти во благо народа Галлеана.

Иллюмиэль не понимала причин столь жесткого требования, резко сужавшего круг претендентов, как не понимала она и причин явного воодушевления Даагона. Чему он радуется? Замкнутый и нелюдимый в последние годы, вечно пропадавший в лесах или на самой глухой заставе поближе к землям нежити и оживавший только в бою, сейчас лорд преобразился. Его глаза блестели, словно к прославленному магу вернулась юность. Что ж, может быть, близкая смерть заставила четырехсотлетнего эльфа почувствовать вкус к жизни?..

Претендентов на несметные богатства рода Эрсетеа не нашлось и через месяц после объявления о состязаниях, поэтому совет архонтов потребовал: либо лорд Даагон сам снимет возрастное ограничение, либо ритуал будет проведен без его согласия.

Вышеназванный лорд на это лишь пожал плечами, но ограничение не снял. Тридцать лет, и точка. Или делайте, что хотите, но как-нибудь сами: уж я-то сумею развеять себя по ветру так, что ни один некромант не соберет.

А потом и вовсе перестал являться во дворец и заперся в своем замке, выстроенном близ столицы. Хотите, мол, — берите, штурмом.

Лорд и до этого считался в Альянсе не совсем нормальным Благородным Эльфом, в полном смысле единственным в своем роде. За четыреста лет к его чудачествам привыкли, но тут он перешагнул все дозволенные пределы.

Это был бунт отчаяния. Или откровенная измена.

И тогда Иллюмиэль отправила на переговоры пророчицу Эосту.

Девушку впустили в замок, умилившись ее беспомощному виду цыпленка, пришедшего на съедение к коршуну. Она зябко куталась в плащ, посверкивала из-под капюшона янтарными глазами и не прикасалась ни к предложенным ей фруктам, ни к чаше с питьем.