Влад Вегашин - Культ Порока. Адепт

Над городом бушевала гроза. Гром раз за разом раскалывал небо пополам, темные, мрачные тучи накрыли Мидиград пугающе непреодолимым куполом, яркие молнии зло вспарывали темноту. Зловеще завывал ветер, швыряя в оконные стекла пригоршни воды. Струи сильнейшего ливня схлестывались в незримом поединке, переплетались, соединялись — и вновь разбегались, разметанные по сторонам порывами ураганного ветра.

Мэхил, вздохнув, окинул взглядом большой зал таверны, оценивая масштаб последствий побоища. Не везло старой доброй «Пушистой наковальне» в последние дни. Не далее, как вчера вечером, в «Наковальне» отмечал какой-то не то праздник, не то просто день недели, небольшой отряд северян. Человек десять. Как водится, хорошо выпили, поорали песни, а потом заскучали… что логично, скуку развеяли дракой. Мэхил, конечно, сумел угомонить разбушевавшихся стражников при помощи молота, чьей-то матери, и нескольких знакомых, случайно или не очень, но оказавшихся в таверне. К сожалению, северяне все же успели попортить немалое количество столов и скамей — даром, что те были сделаны из цельного дерева, и далеко не каждому было по силам не то, что бросить — даже оторвать такую скамью от пола. Но варвары… что с них возьмешь?

Только трактирщик успел привести зал в порядок, заказать новые столы и скамьи, и навестить знакомых гончара и бондаря, которые поставляли в «Наковальню» один глиняную посуду, второй — деревянные кружки для знаменитого эля, как приключилась новая напасть, и как бы не почище прежней. Даже тот факт, что все убытки Мэхилу обещали возместить — а обещавшие господа были не из тех, кто свои слова нарушает — не примиряли его с сегодняшним происшествием.

Дождь за окном мало-помалу утихал, громовые раскаты вяло рокотали значительно севернее города, небо посветлело, возвещая о приближении рассвета.

Еще раз тяжело вздохнув, трактирщик выбрался из-за наполовину сломанной стойки, добрался до двери, перешагивая через валявшиеся повсюду обломки столов и скамей, разбитую посуду, и прочие следы побоища, и повесил на дверь печальную табличку «закрыто».

Спустя десять минут в таверне кипела работа. Двое дюжих парней споро растаскивали обломки, что в сарай — в хозяйстве пригодится, что в поленницу — тоже пускай пользу приносит. Удалившийся в свою комнату Мэхил скрупулезно подсчитывал убытки, перечисляя каждый сломанный предмет мебели, в особенности — дорогую и милую сердцу деревянную стойку из цельного дуба, каждый расколотый кувшин, покореженное блюдо, подпаленную шкуру на стене, и все прочие мелочи, впрочем, не пытаясь ничего преувеличить или завысить стоимость. Ребята из тринадцатого департамента мелочиться не станут, заплатят, сколько он скажет, однако и наглеть с ними не стоит. Раз заметят — потом головы не сносить.

От вычислений и подсчетов его оторвал осторожный стук в дверь.

— Хозяин, а с этим чево делать? — в щель между косяком и дверью просунулась сначала лохматая голова, а потом и весь «ходячий шкаф» Кемень. В руках он неуклюже вертел тонкую инкрустированную трость.

Несколько секунд Мэхил силился вспомнить, кто и когда мог ее оставить. Вспомнив, помрачнел.

— В угол поставь.

Когда Кемень вышел, трактирщик попытался вернуться к подсчетам, но подлые цифры не желали складываться и перемножаться. Повозившись с ними еще минут десять, Мэхил плюнул, и потянул к себе чистый лист пергамента. Ярлиг с ними, с цифрами, можно и завтра посчитать. А сейчас — составить отчет, пока подробности не выветрились из головы.

Большой зал таверны сегодня почти пустовал. Только двое купцов, собиравшихся отбыть еще днем, но задержавшихся из-за непогоды, мрачно пили эль в углу, да трое стражников упоенно резались в кости, поочередно проигрывая друг другу то алебарды, то мечи, то кирасы и шлемы. Впрочем, Мэхил совсем не жалел о таком малом количестве посетителей, и так оставалось всего два свободных стола. Занято, впрочем, было ровно столько же.

Из «купеческого» угла доносилось невнятное бормотание, из которого можно было вычленить многократно повторяющиеся слова: «убыток», «простой», «процентные ставки», «издержки по контракту», «неустойка», и тому подобное, постоянно перемежающиеся гораздо более понятными и эмоциональными ругательствами. Стражники ругались громче и замысловатее, но при том беззлобнее.

Мэхил медленно возил сухой тряпкой по чистой, полированной доске стойки, временами позевывая от скуки. Он уже около часа подумывал, не объявить ли о закрытии таверны и не выдворить ли стражников восвояси, но всякий раз, когда эта мысль укоренялась в мозгу, и трактирщик всерьез намеревался намекнуть ребятам, что они засиделись, как из зала летело: «Эй, еще эля и ребрышек!». Мэхил вздыхал, прикрикивал на служанку, и наполнял деревянные кружки пенистым, ароматным напитком.

Перевалило за полночь. Мрачные купцы, уставшие кидать недовольные взгляды на природное буйство за окном, удалились в свои комнаты. Стражники играли все более вяло, давно запутавшись, кто, кому, и сколько проиграл. Проследив взглядом за падением опустошенной кружки, трактирщик выбрался из-за стойки и направился к засидевшимся посетителям.

Позже он неоднократно проклял свою жадность, из-за которой так поздно решил закрывать таверну, и благословил замечательные несколько часов, когда было так скучно!

Едва Мэхил приблизился к теплой компании, дабы указать им на позднее время и необходимость покидать зал, как дверь отворилась. На пороге стоял невысокий человек в плаще с капюшоном.

Вода текла с нежданного посетителя ручьями. Дорожный плащ из плотной, водоотталкивающей ткани, тем не менее, промок насквозь — под столь сильным ливнем защититься от воды невозможно. Человек постоял несколько секунд в дверном проеме, окинув зал настороженным взглядом из-под капюшона, и, опираясь на трость, сделал шаг вперед, прикрывая за собой тяжелую дверь. Свободной левой рукой гость откинул капюшон.

«Нет, не человек» — отметил Мэхил. Полуэльф, причем очень молодой. Тонкокостный, изящный, худощавый до болезненности. Черные волосы мокрыми сосульками обрамляют изможденное лицо, на котором выделяются два огромных, по-эльфийски чуть раскосых фиолетовых глаза. Собственно, глаза и фигура, да еще немного заостренные уши — вот и все, что выдавало в нем эльфийские корни. Полуэльф был по-человечески некрасив. Слишком длинный нос, выделяющийся на вытянутом, бледном лице, слишком острый подбородок, слишком маленький рот, слишком резко очерченные скулы.

Пока Мэхил разглядывал посетителя, тот, пошатываясь и заметно хромая на правую ногу, прошел к дальнему столу, стоящему у самого камина, почти упал на скамью, отставил в сторону трость и, путаясь в рукавах, стянул с себя мокрый плащ. Впрочем, его остальная одежда — темно-фиолетовый колет, из под которого виднелась белая рубашка, и черные дорожные штаны — были ничуть не суше. Как и высокие сапоги эльфийского покроя, под которыми на дощатом полу уже начали образовываться лужи.