Лорен Колман - Порода героев

Рорри кивнул, смиряясь с окончательным решением, но Карн помрачнел. Его блестящее лицо потемнело.

– Изаррку ты говорила другое.

Хрупкая ножка переломилась в белых пальцах. Кровь и вино пролились на светлые доски стола. Лианьи неловко вытерла лужицу льняной салфеткой и зажала ее в кулаке, чтобы остановить кровь из порезанной ладони. Каким образом Карн об этом вспомнил? Да, она сказала однажды Изаррку, что истинного героя делает сознание своей правоты и мужество ее отстаивать. Изаррк вспомнил ее слова только через много лет… Лианьи осторожно взглянула на одного из бенальцев, сидевших по ее сторону стола. Мальчик, потомок Изаррка, не поднял взгляда.

– О чем ты, Карн? – Рорри с недоумением оглянулся на серебряного человека. Лианьи хотелось задать тот же вопрос, и она порадовалась, что вождь Капасхенов сделал это за нее.

Карн смутился, поднял взгляд на Рорри, перевел его на Лианьи, и в замешательстве опустив на свои серебристые руки, покачал головой.

– Простите. Вспомнилось. Показалось, что вспомнилось. – Голос его звучал неуверенно: – Ошибся.

Предводитель клана кивнул и снова обратился к Лианьи:

– Если слова Карна рассердили тебя, Маршал, прими мои извинения.

Лианьи качнула головой.

– Нет. Совсем наоборот. Он напомнил… – Она не решилась сказать правду. – Напомнил мне об одном случае. Позволь мне еще подумать над твоим предложением, Рорри Капасхен. – Она вскинула ладонь, обрывая радостное восклицание бенальца: – Прошу тебя, оставим это пока.

Рорри молча кивнул, опасаясь спугнуть удачу.

Застольные беседы потекли своим чередом, но Маршал сидела молча, погрузившись в задумчивость. Страх совершить ошибку? И это тоже. Но впервые за много веков Лианьи усомнилась в себе. Она была воином и умела вести за собой воинов. И она столетиями избегала битвы, оберегая себя и свой народ. Не напрасно ли?

– Джойра мой друг, мой лучший друг. Мы повстречались в первой академии, до того как судьба изгнала нас с Толарии. Это она дала мне имя Карн. Древнее название транского металла. Она сказала, это имя означает «сила».

Вечером, оставшись в своих покоях один, Карн твердил еженощную мантру, мерно шагая по тяжелым половицам. Когда все теряло смысл, повторение этих слов помогало держаться за жизнь.

Остановившись у стола, серебряный человек поднял толстый том, исписанный его рукой. Воспоминания множества сменяющих друг друга жизней. Зачем он цепляется за прошлое, если удержать его все равно невозможно? Карн посмотрел на нарисованное лицо. Этот портрет он носил с собой всегда и всюду. Человек, женщина, темные волосы и внимательные глаза. Старый, очень старый рисунок. Когда-то, он не помнил когда, Карн наложил на него заклятие сохранения. Лицо на портрете не вызывало никаких воспоминаний. Он знал только, что женщину звали Джойра и она была его другом. Он знал это из еженощно повторяемых фраз. Он дал себе слово сохранить память о ней, но память стерлась, и Карн понимал: так же исчезнут и сегодняшние воспоминания.

Он медленно перевернул портрет лицом вниз. Не сегодня. Сегодняшний день принадлежит живым друзьям, каждому по отдельности и всем вместе. Карн знал, как важны они в его жизни. Но и в их жизни есть место Карну. И то, каким он останется в их памяти, когда они исчезнут для него, вдруг показалось ему самым важным.

Треск расколотых стволов, вой и рычание лесных жителей смешивались со скрежетом покореженного металла, ревом двигателей и шипением огненных струй.

Синева разлилась по кронам леса на мили вокруг. Волны тревоги расходились от дерева к дереву. Ближе к месту сражения цвет становился все насыщеннее, и схватка кипела в тени черной как ночь листвы. Разведывательный отряд Фирексии столкнулся с обороной Явимайи.

Ветви хлестали Рофеллоса по лицу. Лановар верхом на боевом моа двигался слишком быстро, и лес не успевал очистить ему дорогу. Крепко зажмурив глаза, эльф правил на звук битвы, выбирая путь по запаху раздавленных сигнальных жуков. Для пришельцев их дух был невыносимо отвратителен, но эльфы принимали его просто как нераздельную часть Явимайи и доверяли указаниям запаха, как доверяли бы собственным глазам. Все в Явимайе служило на пользу целому: растения, насекомые, эльфы, звери…

Сейчас эльфы мчались в атаку на фланг врага, спеша схлестнуться с фирексийцами. Они ударят и, не дожидаясь, пока все силы пришельцев обратятся против них, исчезнут только для того, чтобы ударить снова, с другой стороны. Деревья склонялись и вздымали корни, прикрывая отступление эльфов. Кустарник раздвигался, пропуская своих, чтобы снова сомкнуться непроницаемой колючей стеной перед погоней чужаков. Фирексийцев встречали ливень взрывающихся плодов и частокол острых сучьев.

Явимайя уничтожал врагов и заботливо следил, чтобы ни один из лесных обитателей не пострадал от оружия леса. Эта забота коренилась глубоко в сознании Рофеллоса, ибо в этом умении никто не мог сравниться с эльфами Лановар. Лес даже позволил Рофеллосу отвергнуть попытку вызвать Мултани. Эльф счел ее излишней для такой простой битвы. Объединенное сознание эльфа и леса направляло силы обороны. Его рука – их рука – сжимала секиру зеленого листа. Рофеллос шагнул навстречу солдату, бившемуся в сети лиан, и одним ударом рассек ему грудь. Удар черного клюва моа лишил пришельца руки. Потом он – они – развернулся и ускользнул под защиту лесной тени. Легкие удары тонких побегов были малой платой за свободу, дарованную ему в бою.

Лановары были прирожденными воинами, однако, если верх одерживало естественное стремление эльфа вырваться на свободу, Явимайя погружал его в спячку – дремоту дикого цветка, пересаженного на ухоженную клумбу. Рофеллос уже с трудом различал смешавшиеся в нем ипостаси: Рофеллос – Лановар, Рофеллос – посланник к Явимайе и – посланник Явимайи.

«Ничего», – утешал Явимайя. Этой ночью он прежде всего Лановар, а тьма пронизана золотым сиянием битвы.

Дразня врага, Рофеллос выкрикнул лановарское ругательство. Боевой моа присоединил свой голос к его крику, резкий клекот, вплетающийся в шум леса, должен был увеличить замешательство чужаков. Эльф пригнулся к самой шее птицы, защищаясь ее мощными плечами от ударов веток. Он обошел фирексийцев с тыла. Перед ним был огромный боевой дракон, толстая броня которого защищала механизм от ударов ветвей. Пасть демона с механическим упорством перекусывала корни одного из деревьев. Рофеллос проскользнул сбоку, промчавшись мимо пеших солдат, и, не дав им опомниться, вонзил зеленый клинок глубоко в бронированое тело.

Тихий шепот, обращенный к орудию, – и листья клинка обвились вокруг древка, превратив секиру в посох, которым эльф мог размахивать на скаку, не опасаясь повредить верного моа. Свободная рука нырнула в висевший на поясе мешочек. Промчавшись перед самым носом чудовища, Рофеллос зашвырнул в разинутую пасть горсть желудей с острыми носиками и шершавыми, как наждак, шляпками.