Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.]

Моя память протестует, когда я пытаюсь думать о тех последних днях в Джампи. Уныние овладело мной, и ни дружба, ни бренди не могли изгнать его. У меня не было ни сил, ни воли, чтобы расшевелить себя.

— Если судьба похожа на огромную волну, которая подхватит тебя и ударит о стену, что бы ты ни делал, зачем вообще что-то делать? Пусть все идет как идет, — с пьяной торжественностью заявил я шуту в один прекрасный вечер.

Ответа не последовало. Он продолжал полировать шкуру игрушечного волка. Ночной Волк лежал у ног шута. Он не спал. Когда я напивался, он закрывался от меня и выражал недовольство, не обращая на меня никакого внимания. Кеттл сидела в углу у очага, вязала и выглядела то разочарованной, то возмущенной. Чейд расположился в кресле с прямой спинкой за столом напротив меня. Перед ним стояла чашка с чаем, и глаза его были холодны, как нефриты. Нечего и говорить, что я пил в одиночестве третью ночь подряд. Я проверял теорию Баррича о том, что выпивка ничего не решает, но делает некоторые невыносимые вещи немного более терпимыми. В случае со мной эта теория не работала. Чем больше я пил, тем менее терпимой казалось мне положение. И тем невыносимее становился я для своих друзей.

Этот день принес мне больше, чем я мог воспринять. Чейд наконец пришел, с тем чтобы сказать, что Кетриккен хочет видеть меня завтра утром. Под некоторым нажимом с его стороны я согласился прибыть в приличном виде: вымытым, побритым, чисто одетым и трезвым. Однако в тот вечер ничего этого про меня нельзя было сказать. Это было неудачное время, чтобы состязаться с Чейдом в остроумии, но мне не хватило здравого смысла, чтобы понять это. Я задавал ему воинственные и обвиняющие вопросы. Он спокойно отвечал на них. Да, он подозревал, что Молли носит моего ребенка, и уговорил Баррича присматривать за ней. Баррич уже позаботился о том, чтобы у нее были деньги и кров, и не собирался жить с ней вместе, но когда Чейд указал ему на опасность, которая может грозить ей и ребенку, если кому-нибудь станут известны все обстоятельства, Баррич согласился и на это. Нет, он не сказал мне. Почему? Потому что Молли вынудила Баррича обещать ей, что он не расскажет мне о ее беременности. Соглашаясь на просьбу Чейда, Баррич поставил условие, что Чейд тоже будет уважать это обещание. Сначала Баррич надеялся, что я сам догадаюсь, почему пропала Молли. К тому же он сказал Чейду, что, как только ребенок родится, он будет считать себя свободным от всяких обещаний и сообщит мне уже не о ее беременности, а о том, что у меня есть ребенок. Даже в своем тогдашнем состоянии я понял, что это было верхом неискренности для Баррича. Отчасти я ценил глубину его дружеских чувств ко мне, ради которых он хотел обойти собственное обещание. Но когда он пришел сообщить мне о рождении дочери, то обнаружил лишь явные свидетельства моей смерти.

Затем он отправился прямиком в Бакк и передал весточку одному каменщику, который, в свою очередь, поговорил с другим каменщиком, и в конце концов Чейд пришел на встречу с Барричем в рыбачий док. Они оба были настроены скептически.

— Баррич не мог поверить, что ты мертв. Я не мог понять, почему ты все еще там. Я послал сообщение моим часовым вверх и вниз по речной дороге, потому что был уверен, что ты не убежишь в Удачный, а незамедлительно отправишься в горы. Именно это я сказал той ночью Барричу: «Мы должны оставить его в покое, чтобы он выяснил для себя, как далеко простирается его преданность». Я поспорил с Барричем, что, предоставленный самому себе, ты как стрела, выпущенная из лука, полетишь прямиком к Верити. И то, что ты умер там, а не по дороге к своему королю, потрясло нас больше всего.

— Что ж, вы оба ошиблись, — заявил я с пьяным удовлетворением. — Вы думали, что хорошо меня знаете, считали, что создали орудие, которое не сможет воспротивиться вашим желаниям. Но я не умер там! И не отправился на поиски моего короля. Я пошел убить Регала. Для себя. — Я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Потом резко выпрямился от боли в заживающей ране. — Для себя! — повторил я. — Не для моего короля, не для Бакка и не для одного из Шести Герцогств. Для себя я решил убить его. Для себя.

Чейд смотрел на меня. Но из угла перед очагом, где покачивалась Кеттл, раздался ее голос:

— Белое писание гласит: «Он будет жаждать крови собственного рода, и его жажда останется неутоленной. Изменяющий напрасно будет мечтать о детях и родном очаге, ибо его дети будут принадлежать другим, а чужой ребенок станет для него родным…»

— Никто не заставит меня исполнять эти пророчества! — взревел я. — Кто их, в конце концов, придумывает?

Кеттл снова начала раскачиваться. Ответил мне шут. Он говорил мягко, не поднимая глаз от работы:

— Я. В детстве, во дни моих снов. Я еще не знал тебя тогда, только видел во сне.

— Ты обречен исполнить их, — тихо проговорила Кеттл.

Я со стуком поставил чашку на стол.

— Будь я проклят, если сделаю это!

Никто не подпрыгнул, никто не ответил. В ужасное мгновение кристаллически ясного воспоминания я услышал голос отца Молли из его угла за трубой: «Будь ты проклята, девчонка!» Молли вздрогнула, но ничего не ответила. Она знала, что бессмысленно убеждать пьяного.

— Молли, — простонал я внезапно, уронил голову на руки и зарыдал.

Через некоторое время я почувствовал на своих плечах руки Чейда.

— Ну-ну, мальчик, это тебе не поможет. Марш в постель. Завтра ты должен предстать перед твоей королевой.

В его голосе было гораздо больше терпения, чем я заслуживал, и я остро осознал всю глубину собственного падения.

Я потер лицо рукавом и с трудом поднял голову. Я не возражал, когда Чейд помог мне встать на ноги и подтолкнул к стоявшей в углу кровати. Сев на ее краешек, я тихо сказал:

— Ты знал. Ты всегда знал.

— Что знал? — устало спросил он.

— Знал все про Изменяющего и Белого Пророка.

Он засопел.

— Я ничего не знал об этом. Я кое-что читал. Вспомни, что до отречения твоего отца все почти утряслось. Я провел много долгих лет после того, запершись в башне, а мой король месяцами не нуждался в моих услугах. У меня было много времени для чтения и масса свитков в запасе. Так я столкнулся с некоторыми чужеземными легендами и сказаниями, в которых говорилось о Белом Пророке и Изменяющем.

Голос его стал мягче, словно он уже забыл, с какой яростью я задал этот вопрос.

— Потом в Олений замок пришел шут, и я потихоньку выяснил, что его занимают подобные вещи. Это пробудило мой собственный интерес. Ты сам однажды сказал мне, что он обращался к тебе как к Изменяющему. Так что я начал интересоваться… но на самом деле я мало доверял всем этим пророчествам.

Я осторожно лег. Я уже мог снова спать на спине. Я повернулся на бок и натянул одеяло.