Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.]

— А если ты забеременеешь?

— О! — Тассин легкомысленно засмеялась, как будто никогда не задумывалась о таких вещах. — Тогда можешь жениться на мне и выкупить меня у мастера Делла. Или нет, — добавила она, увидев, как изменилось мое лицо. — От ребенка не так уж сложно избавиться. Несколько серебряных монет за нужные травы… Но сейчас нам незачем думать об этом. Зачем беспокоиться о том, что может никогда не произойти?

Действительно, зачем? Я смотрел на нее, желая ее со всем пылом моего долгого одиночества. Но все это было неправильно, и я медленно покачал головой, больше сам себе, чем ей. Она озорно улыбнулась и протянула ко мне руку.

— Нет, — сказал я тихо. Она смотрела на меня так удивленно и недоверчиво, что я чуть не расхохотался. — Это ни к чему, — отрезал я и понял, что так оно и есть.

Ничего возвышенного, никаких мыслей о верности Молли или стыда оттого, что одну женщину я уже оставил с ребенком на руках. Эти чувства были знакомы мне, но не они остановили меня сейчас. Во мне была пустота, которая станет только глубже, если я лягу рядом с этой чужой женщиной.

— Дело не в тебе, — быстро проговорил я, увидев, как внезапно покраснели ее щеки и увяла улыбка, — дело во мне. — Я старался, чтобы в моем голосе было утешение. Напрасный труд.

Она быстро встала.

— Я знаю, идиот, — сказала она едко. — Я только хотела пожалеть тебя, больше ничего.

Она сердито пошла к своему фургону и быстро растаяла в темноте. Я услышал, как хлопнула дверь.

Я медленно поднял плащ и стряхнул с него пыль. Потом, поскольку ночь внезапно стала холоднее и поднялся ветер, я накинул его себе на плечи и снова сел, уставившись на огонь.

Работа Силой подобна наркотику. Всех, кто изучает эту магию, предупреждают об этом в самом начале обучения. В Силе есть очарование, затягивающее и искушающее обращаться к нему чаще и чаще. По мере того как возрастают знания и владение, возрастает и соблазн. Привлекательность Силы затмевает другие интересы и привязанности. Однако это чувство трудно описать кому-то, кто не испытал Силы на себе. Поднимающийся выводок фазанов хрустящим осенним утром, или безукоризненно пойманный парусами ветер, или первый глоток горячего ароматного рагу после холодного и голодного дня — все эти радости длятся всего мгновение. Сила продлевает подобное наслаждение настолько, насколько хватает того, кто в нее погрузился.

Было очень поздно, когда в лагерь вернулись остальные. Мой хозяин Дамон был пьян и дружески опирался на не менее пьяного Криса, который стал очень раздражительным и насквозь пропах дымом. Они вытащили из повозки одеяла и завернулись в них. Никто не предложил сменить меня. Я вздохнул, сомневаясь, что мне удастся поспать до следующей ночи.

Рассвело, как всегда, рано, и хозяйка каравана была безжалостна, настаивая на том, чтобы мы поднялись и приготовились к выходу. Я полагаю, что она была права. Если бы она позволила им спать, вставшие раньше всех вернулись бы обратно в город и ей пришлось бы потратить целый день на уговоры. Но утро было ужасным. Только погонщики и менестрель Старлинг, по-видимому, знали меру в хмельных напитках. Мы приготовили и съели кашу, пока остальные состязались в жалобах и стенаниях.

Я заметил, что совместное пьянство, особенно чрезмерное, делает людей ближе. И когда хозяин решил, что у него слишком сильно болит голова, чтобы править повозкой, он поручил это Крису. Дамон спал в повозке, Крис дремал над вожжами, а лошадь следовала за другими фургонами. Баран-вожак был привязан к повозке сзади, и стадо покорно шло за ним. Однако я должен был бежать за ними трусцой и смотреть, чтобы овцы не разбредались. Небо было синим, но день все равно оставался холодным. Поднявшийся ветер кружил и разносил пыль. Я провел ночь без сна, и в голове моей скоро начало стучать от боли.

В полдень Мэдж была вынуждена сделать короткую остановку. Большинство моих спутников к этому времени достаточно пришли в себя, чтобы проголодаться. Я попил из бочки с водой на телеге Мэдж, потом смочил платок и как мог смыл с лица пыль. Я пытался стереть пыль с ресниц, когда ко мне тихонько подошла Старлинг. Я отодвинулся, думая, что ей нужна вода. Но она тихо сказала:

— Я бы на твоем месте не снимала платка.

Я выжал его и снова завязал на голове.

— Я и не снимаю. Все равно он не помогает уберечь глаза от пыли.

Старлинг посмотрела на меня в упор:

— Не о глазах ты должен беспокоиться, а об этой белой пряди. Если у тебя будет сегодня время, зачерни ее грязью и золой, тогда, может быть, она будет не такой заметной.

Я вопросительно посмотрел на нее, пытаясь казаться спокойным.

Она широко улыбнулась.

— Стражники короля Регала были в городе всего за несколько дней до нашего прибытия. Они сказали тамошним людям, что, по мнению короля, Рябой будет пересекать Фарроу. И ты с ним. — Она помолчала, ожидая ответа. Я не отвечал, лишь молча смотрел на нее, ее улыбка стала еще шире. — Или, может быть, это какой-то другой тип со сломанным носом, шрамом через все лицо, белой прядью в волосах и… — Она коснулась моей руки. — Свежим шрамом от меча на предплечье.

Я обрел дар речи и некоторое самообладание. Я отвернул рукав и продемонстрировал ей руку.

— Шрам от меча? Я просто поцарапался о гвоздь, торчавший из двери таверны. Я, знаешь ли, выходил оттуда не вполне по собственной воле. Посмотри сама. И царапина уже почти зажила.

Она наклонилась и любезно осмотрела мою руку.

— О! Вижу. Что ж. Моя ошибка. — Она снова поглядела мне в глаза. — Но на твоем месте я бы все равно не снимала платка. Чтобы кто-нибудь другой не сделал той же ошибки. — Она помолчала, потом наклонилась ко мне: — Видишь ли, я менестрель. Я с большим удовольствием свидетельствую историю, чем делаю ее. Или меняю. Но вряд ли все остальные в этом караване поступают как я.

Я молча смотрел, как она, насвистывая, удаляется. Тогда я снова попил, стараясь не выпить слишком много, и пошел назад, к моим овцам.

Крис был на ногах и кое-как помогал мне оставшуюся часть дня. Несмотря на это, день оказался на редкость тяжелым и длинным. В моей работе не было ничего особенно сложного. Все дело, решил я, в том, что я снова начал думать. Я позволил моей тоске о Молли и нашем ребенке захватить меня. Я опустил свои защитные стены. Я недостаточно опасался за самого себя. Теперь мне стало ясно, что если гвардейцам Регала удастся найти меня, они меня убьют. И тогда я никогда не увижу Молли и нашу дочь. Почему-то это было гораздо страшнее смерти.

За вечерней трапезой в ту ночь я устроился дальше от огня, чем обычно, хотя мне и пришлось закутаться в плащ от холода. Мое молчание было для попутчиков вполне привычным. Они без умолку болтали о проведенном в городе вечере. Я понял, что пиво было хорошим, вино паршивым, а местный менестрель обозлился на Старлинг, потому что она отняла у него внимание давно завоеванной публики. Члены нашего каравана, по-видимому, приняли успех Старлинг как личную победу.