Антон Грановский - Сияние богов

Миновав очередной такой участок, Хлопуша передернул плечами и повернулся к девушке, ехавшей рядом.

– Ты настоящая чародейка, Зоряна. Хотел бы я уметь то, что умеешь ты.

– Боги каждому дали свое, – откликнулась та сухим, недружелюбным голосом. – Мне – способность превращаться во все, что вижу, тебе – большой живот и крепкие ноги, чтобы его носить.

Хлопуша сперва нахмурился, но потом в глазах его мелькнуло лукавство, и он, ехидно усмехнувшись, позвал:

– Слышь-ка, Зоряна?

– Чего тебе? – тем же неприязненным голосом отозвалась девушка.

– А зачем тебе конь, ежели ты сама можешь превратиться в коня?

– А тебе зачем?

Хлопуша усмехнулся:

– Во спросила! Так ведь я же человек!

– Ты уверен?

– Конечно, уверен!

Зоряна насмешливо прищурилась и сказала:

– Зря. Встань на четвереньки, и никто не отличит тебя от борова. А боровы, я слышала, звери сильные и быстрые. Да и выносливости им не занимать.

Хлопуша обиженно шмыгнул носом.

– Грубая ты, Зоряна. Грубая, как мужик.

– А ты мягкий, как девка на сносях.

Хлопуша посмотрел на свой объемистый живот и нахмурился. Пару минут он обиженно сопел, а потом не выдержал тишины и заговорил снова:

– В Кривичском княжестве хорошо готовят дикую утку. Они ее обливают малиново-брусничным сиропом, а прежде чем сунуть в печь – надевают утробой на глиняную бутылку. Однажды мне довелось попробовать – очень вкусно.

Зоряна не отозвалась. Глеб, погруженный в свои мысли, тоже молчал. Рамон посмотрел на друга и решил из вежливости поддержать разговор.

– А я в детстве любил финики и апельсины, – сказал он.

– Веники из псины? – вскинул брови Хлопуша. Он басовито хихикнул: – Нешто человек козел, чтобы веники жевать? Да и псин есть – дело дрянное. Псина, ежели ее хорошо воспитать, может стать хорошим другом. – Хлопуша покачал вихрастой головой: – Нет, Рамон, ты уж прости, но у вас, италийцев, все не как у людей. У нас, русичей, друзей есть не принято. Разве что в неурожайный год…

Толмач нахмурился. Желание поддерживать разговор у него пропало, и некоторое время путешественники опять ехали в тишине.

Через две версты Хлопуша снова покосился на Зоряну, непонятно ухмыльнулся и медленно проговорил:

– Я тут подумал, Зоряна…

– Хорошо, что хоть тут подумал, – перебила девка. – Там-то у тебя думать не слишком получалось.

– Болтай-болтай, – добродушно произнес здоровяк. – А меня все равно не переболтаешь. А подумал я, девка, о другом. Ежели ты можешь обратиться в кого хошь, то никто с тобой не сравнится в любовных утехах. Что об тебе мужики-то твои говорили?

– Ничего.

– Ничего?

– Потому что некому было говорить. Сторонятся меня мужики, здоровяк. За версту обходят с той поры, как проведали, кто я такая.

– А прежде?

– А прежде я еще не созрела.

– Сколько ж тебе лет, милая?

– Осьмнадцать.

– Выходит, ты до сих пор мужика не пробовала?

– Выходит, так.

Хлопуша качнул головой.

– Ну и ну. И не целовалась даже?

– А тебе какое дело?

– Да никакого. Просто интересно.

– «Интересно, интересно – зад большой, а в дырке тесно», – язвительно проговорила Зоряна.

Хлопуша добродушно засмеялся. А отсмеявшись, сказал:

– А ведь повезет тому мужику, который с тобой свяжется. Сварог свидетель, повезет.

Зоряна нахмурилась, но ничего на это не ответила, лишь раздраженно наморщила нос.

– Или не повезет? – продолжил рассуждать Хлопуша. – Кто знает, какую штуку ты выкинешь? Вот, к примеру, обнимет тебя парень, прижмет к себе, а ты возьмешь да и превратишься в…

– Хлопуша, а Хлопуша, – хмуро перебила его Зоряна. – Ты хлопать умеешь?

– Хлопать? – Здоровяк удивленно моргнул. – Умею.

– Тогда захлопни рот.

Некоторое время здоровяк молчал, придумывая, как бы похитрее да половчее припечатать наглую девицу. А затем, видимо так ничего и не придумав, сказал:

– Злая ты, Зоряна. А я ведь к тебе по-доброму. Можно сказать – всей душой. Жалко мне тебя, хорошая могла бы быть девка, коли б не обратилась в неведомую тварь.

– Ты тоже, – сказала Зоряна.

– Чего тоже? – не понял толстяк.

– Хорошим мог бы стать мужиком, коли б твоя матушка не спуталась с пьяницей и не зачала тебя в обоюдном хмелю.

Здоровяк слегка побагровел.

– Это ты зря, – пробасил он. – Если хочешь знать, я…

– Не хочу! – отрезала Зоряна.

– Но я все равно тебе скажу, что я…

Зоряна прорычала нечто невразумительное, потом повернулась к Рамону и заявила:

– Эй, толмач, вели своему другу заткнуться, не то мне придется превратиться в оборотня и надрать ему задницу.

– Это еще вопрос, кто кому надерет, – пробасил обиженно Хлопуша. – Не родился еще тот оборотень, который мог бы одолеть…

Зоряна пришпорила коня, нагнала Глеба и поехала рядом. Первоход слушал перепалку здоровяка и девушки-чародейки вполуха. Долгая езда верхом повергла его в своего рода дрему. И мысли, проплывающие в голове, были все больше никчемные, будничные, почти пустые.

«Взял ли я с собой эльсинский кофе?… Да, взял… Ох и сложно же было его вырастить… Но еще труднее достать. А в сто крат труднее поверить, что это действительно кофе, а не какая-нибудь похожая дрянь. Спасибо восточным торгашам – показали, убедили, согласились продать. Сперва-то не хотели… „Это наше достояние, это наше достояние…“ Вот погодите, я еще всех славян кофе пить научу… И круассаны печь. И тогда посмотрим, где будет центр средневековой Европы».

Глеб усмехнулся своим мыслям, но тут же стал думать о другом.

«А вот интересно – глотал я бурую пыль перед тем, как мне явился охотник Громол, или нет?… Вроде не глотал, обошелся лишь водкой и олусом. Тогда почему в заветной коробочке осталось так мало бурой пыли?… Мистика какая-то…»

Зоряна, мерно покачиваясь в седле, искоса поглядывала на молчаливого ходока, а потом тихо спросила:

– Отчего такой мрачный, Первоход? Бери пример с толстяка, тот, похоже, всегда в отличном расположении духа.

Глеб открыл тяжелые веки, посмотрел на Зоряну задумчивым взглядом и снова отвернулся. Тогда девушка заговорила снова:

– Может, отпустишь меня, а? Я тебе слово дам, что разбойничать более не стану.

– И без слова не станешь, – небрежно заверил ее Глеб. – А коли станешь: поймаю, засуну в бутылку и заброшу в самый глубокий омут.

Зоряна усмехнулась.

– А я тебя другим представляла. Думала, ты свирепый и страшный. А ты вон какой – добрый, мягкий да податливый.

– И не говори. Порой сам на себя дивлюсь. Другой бы на моем месте заткнул тебе рот кляпом да положил поперек коня, чтоб ты кочки считала. А я терплю.

Зоряна было нахмурилась, но спустя пару секунд согнала с лица тень и улыбнулась.

– Странное дело, – сказала она. – Хочу на тебя обидеться, а не получается. Как думаешь, почему?