Ахэнне - Принцип подобия

Мобили двигались медленно — сантиметр за сантиметром, Целест представил водителей — аккуратные и чуть испуганные, как и конный эскорт — интересно, воткнуты ли у них перья в фуражки? Почему бы и нет?

Толпа скандировала: Виндикар. Сенат. Кто-то даже — имена, не последнее — Адриан Альена. Элоизу помянули среди прочих — пару раз, большего не заслужила пока. Кассиуса Триэна — и того реже.

Целест перехватил въедливый, как заноза, взгляд Тао. И демонстративно закурил, выдыхая дым в лица, макушки и стряхивая пепел на чужие мантии и рукава. Под неразборчивую ругать и угрозу "затолкать в зад", с сигаретой пришлось расстаться — ее втоптали в грязь, разнесли по крупицам, на чьем-то плоском каблуке дотлевала секунд пять искра.

Рядовые стражи занялись делом — уже оттаскивали оборванного красноносого парня — пытался разгрохать бутылку из-под пунша о лаково-железный бок мобиля, усмиряли пару не в меру рьяных дамочек. Спокойно, думал Целест, все спокойно и мирно.

Сущая идиллия.

Лишь бы обошлось без одержимых.

Пока толпа осыпала правителей воздушными поцелуями и ранними обморочными подснежниками — а стражи следили, чтобы не подмешалась где дохлая кошка или сгнивший еще зимой томат; со стороны сквера потянулись невзрачные мобили Гомеопатов. Рони дернулся, скорее почувствовав, чем увидев — из-за маленького роста видел он разве спины и животы, разноцветное месиво-толпу. Гомеопатов никто не охранял и не сопровождал — Декстра перемахнула через борт кабриолета (Рони подозревал, что кабриолетом мобиль стал оттого, что крышу когда-то ободрали, и проще было перелицевать, чем чинить), тряхнула факелом волос — и откатилось столпотворение, три и десять шагов назад. Глава Мистик — Винсент мобиля не покидал, напоминая глубоководную бескостную рыбу, которую зачем-то выволокли на поверхность.

"Лучше бы он убеждал объединяться", — Рони покосился на Целеста, — "В нашу… вернее, в силу Винсента я верю. Я ее чувствую. А Вербена — просто хорошая танцовщица, не более того".

Он не стал высказывать вслух, разумеется.

Выбрался из песочно-бурого мобиля и засуетился, что-то бормоча Декстре, Гораций — бликовали стекла очков и золотая оправа. Флоренц командовал "отрядом" ученых — равняйсь, смирно. Откуда-то приволокли раскладной стол с пробирками.

"Это что, реклама — протестируйся и вступай в ряды Магнитов?" — предположил Рони, и не удержавшись, потянул Целеста за полу мантии — глянь.

— А, новая разработка. Якобы вакцина… они всю зиму над ней работали, — сообщил Тао. Целест развернулся, хлестнув его рыжим хвостом:

— И чего, есть толк?

— Нет, разумеется. Но ученые же должны что-то делать, кроме розыска Магнитов, верно?

Гомеопаты традиционно заняли левый от сцены фланг, и мгновенно очутились в одиночестве. Толстый малыш, закутанный в цветастую шаль, ткнул розовым пальчиком в Декстру — мол, а почему тетенька горит? Простоволосая женщина — очевидно, мать, — подхватила малыша, поволокла прочь — не оглядываясь, разве сплюнула через плечо.

"Н-да, Вербене придется постараться", — в который раз вздохнул Рони. Встряхнулся — через силу. Они поменялись с Ависом? Тот вроде и весел, даже голову вымыл, и волосы у него оказались не черные, а темно-каштановые.

А Рони — будто на похоронах. Выпил бы пунша, да алкоголь уж больно "сшибает".

Плохое предчувствие — бабкины сказки. Будущее неизвестно, а мистики-ясновидящие — выдумка.

И потом… Авис ведь обещал, что он останется с Целестом навсегда. Чего еще желать?

Рони сцапал у Ависа фляжку — фляжка была теплой оттого, что прошлась по кругу не раз и не два, переняла тепло рук, а содержимое — прохладным, в горле полыхнуло не хуже "волос" Декстры.

"Может, подействует, а?"

Им досталось хорошее место — всего-то метров тридцать от сцены, все видно и слышно. Целест втайне опасался, что запихнут куда-нибудь на задворки оцепления — периметра, или вовсе к подступам Площади. Обошлось.

"Ну же, быстрее!"

Хотелось подогнать тяги в моторы мобилей, сенаторских и "своих", а заодно плеснуть скипидаром под лошадиные хвосты.

Вербена, наверняка, появится позже. Официальная часть — речи и обещания (как будто им кто-то верит), прошлогодние листья и талый снег — столько же стОят слова. Целест переминался с ноги на ногу, сдернул резинку с волос, высвобождая стянутые пряди. Рывком ветра их разметало — рыжим флагом, пародией на флаг Империи Эсколер. От гама, выкриков и тесноты накатывало жарой.

Тридцать мобилей протянулись через Площадь рубиновым ожерельем. И вспыхнули — открытыми дверями почти одновременно — молодцы шоферы, дрессированы хорошо. Снова потеснили толпу, напряглись стражи и Магниты — были случаи, когда в сенаторов стреляли на празднествах, оружие запрещено… ну так и Пестрый Квартал официально не существует.

Покидали мобили в порядке старшинства — от низшего к высшему; Элоизу Целест углядел первой, отметил — наряд похожий, все-таки много общего у Сената с Гомеопатами, только мантии красные, а не серые. В сложной прическе были вплетены рубины, однако несколько терялись в медяно-рыжих волосах, только перемигивались, изредка дразнясь. Целест не удержался — махнул сестре рукой, Элоиза моргнула ему, и отвернулась: нельзя нарушать этикет.

Вторым показался Кассиус, бледный, как обморочная моль. Старался держаться непринужденно, но волновался более Элоизы — Триэнов недолюбливал не один Адриан, отец Кассиуса прославился тем, что казнил на Площади Семи — семьдесят, за что конкретно, Целест забыл… помнил только, что содрали кожу заживо, и развесили на столбах на манер флагов.

Красное — цвет Виндикара.

Кассиуса встретили улюлюканьем, Целест расслышал хруст вывернутых суставов — кому-то заламывали руки. Из мобиля уже показался третий, молодой, но уже плешивый тип, имя которого Целест не помнил — как и остальных.

Последним воздвигся над Площадью и самой Империей Адриан Альена, Верховный Сенатор. Приветствовали его дружным — "славься", а Целест отвернулся, будто бы за фляжкой — Рони протянул ее без вопросов.

"Может быть, у меня и отличный отец… нет, не так. Мой отец — хороший правитель. И неважный отец", — Целест облизал обгрызенные, и теперь прижженные губы.

"Да и какая разница…"

Жаль, нет календарей, которые вычеркивали бы часы — разве, прислушаться к тиканью в чужих карманах. Время тянется и тянется, людским говором и плеском настойки во фляжках, а пунша — в пластиковых стаканах; цоканьем копыт и каблуков, изредка — детским плачем или пьяным воплем — вопль тут же затыкают. Тянется в искусственной людской духоте, с небес дует ранневесенней прохладой, но внизу — испарина. Ожидание. Сжижение. Мозгов.

Целест невидяще смотрел, как выстраиваются вокруг трибуны-арены стражи; каждый член сената скажет пару традиционных слов, в заключение Верховный провозгласит величие Империи, и… "Каждый год одно и то же. Наверное, поэтому так и любит народ эти празднества, поэтому бросает к полированным сапогам стражей — до трибуны все равно не докинешь — цветы. Стабильность. Стабильность — это хорошо".