Райдо Витич - Дети бездны

— Вы оправдываете преступников?

— Сужу здраво, только и всего.

— Не узрела здравомыслия. Что по-вашему инстинкт? Воровать, грабить?

— Выживать. Если младенец голоден, он будет сначала кричать, потом молчать, обессиленный, затем умрет. Если голоден взрослый, он потерпит, потерпит и выберет сообразно своей натуре — один попытается заработать на кусок хлеба любыми средствами, другой украсть, третий предпочтет смерть. Последних единицы, вторых — почти все. Потому что слабы, грязны душой или поддаются искушению? И да, и нет. В каждом с рождения заложен инстинкт самосохранения, голод, нищета, болезни, беды обостряют его, делая человека более подвижным, избирательным, ловким и хитрым. Инстинкты как правило выше условностей, заповедей Богов, морали. Представьте, что у вас на руках ребенок умирает голода, а у вас нет ни единого су, нет возможности заработать, потому что вас не берут на работу, нечего продать, не у кого занять. Что вы будите делать? Либо просить, надеясь на милость более обеспеченных, либо… брать, и понятно, без спросу, то есть воровать. Когда на вас нападает враг, вы не хватаетесь за библию, а беретесь за меч, за его отсутствием, деретесь чем можете, или бежите. Но деретесь не словом Божьим, бежите не за моралью и не от нее. В этот момент вы так же не будите думать, правильно ли поступаете, осознание придет потом, когда дело будет сделано, жизнь защищена. Тогда и можно судить, но опираясь на причины побудившие к так называемому преступлению. Если на меня напал враг, чтобы убить, а убил его я — виновен ли я? Если я не могу накормить ребенка другим способом кроме воровства — виновен ли я?

— Так можно оправдать любое преступление.

— Нет, не любое. Есть те, которым нравится и воровать и убивать. Вот их казнить стоит. Я же говорю о тех несчастных, что вздернуты на площади. Вы видели их — худы, измождены, оборваны. Грабили обозы, но не убивали, заметьте. А теперь подумайте, с чего их таких понесло на не легкое дело? От радости ли или от необходимости, безвыходности? Могу поспорить на свой кошель — от отчаянья, как от него же человек может броситься в реку или со скалы. Так в пылу страсти или отчаянья совершаются преступления или свершаются великие победы. Казнить ли за это — вопрос неоднозначный.

— Интересно, что же по-вашему двигает вами?

— То есть?

— Что заставляет вас колдовать?

Сантьяго даже остановился, услышав вопрос:

— Меня?!

— Да. Я видела, как вы разогнали туман. Это невозможно без колдовства.

— Я всего лишь договорился с ним, как договариваются с торговцем, когда покупают вещь, с другом, когда выходит спор или нужна помощь.

— С туманом невозможно договориться.

— Да? С чего взяли? — внимательно посмотрел на нее мужчина. — Скажите, Диана, а к каким заклинаниям прибегаете вы, когда вызываете молнию?

— Я ее не вызываю!… Она сама приходит.

— Ооо! Ха! Все проще миледи, я владею собой и тем, что во мне заложено, потому что не отвергаю данное, а вы упорно бежите от себя и своей силы. Но она есть, сколь бы вы упрямо не отрицали это, и вырывается спонтанно, потому что не подчинена пока вам, потому что не осознана и не принята вами. Перестаньте отрицать очевидное, примите и вам многое откроется, масса вопросов отпадет сама собой.

— Если принять эту силу, то придется принять и смириться с ее причиной, а имя ей Дьявол.

— Природа. Просто ваша отличается от немного от моей, и сильно от тех, кто на площади. Так дуб отличается от сосны, орешник от смородины, но никто из них не считает себя слугой Дьявола, как и вы их не считаете чем-то нечистым. Конечно, дуб горд тем, что он дуб, сосна тем, что она сосна и каждый уверен в своей исключительности, каждый думает что он единственно дерево, остальные кто угодно. Но разве это так?

— Хотите сказать, что природа человеческая не менее многообразна, чем природа растений? Согласна, хотя у меня мало опыта, чтобы заявлять такое с полной уверенностью. Но говорила я о другом: о том, что делаете вы вольно, а я — невольно. Так или иначе, но то что заложено в нас представляет угрозу для окружающих, а это значит, что то, что заложено, то есть сила, как вы ее называете, исходит от нечистого. Следовательно принимать ее, осознавать — идти на поводу у Дьявола, признавать его и тем противиться Господу.

— Вы настолько набожны, миледи, что свет заветов Господних и проповеди рабов его застили вам глаза и разум? Да посмотрите же вокруг! Видите хоть одного похожего на другого? Но разве в разнице лиц, комплекций, манер, одежды, нрава есть происки вашего Дьявола? Кстати, сейчас я познакомлю вас с братом. Он такой же, как мы с вами, а вот его жена, обычный человек. Но это не мешает им быть вместе вот уже почти восемнадцать лет. И ни один из них не считает другого, как и себя, приспешником нечистого. Они очень разные, как например вы и ваша сестра, но эта разность не мешает им прекрасно ладить и понимать друг друга. Все эти условности, что не дают покоя вашей душе и мутят разум, искусственны, вам навязали их. Но не пора ли повзрослеть и избавиться от их излишков?

— Мне обидеться?

— О, не стоит! Внезапные пожары в Оверлоне нам не к чему. Если вы, конечно, планируете отдохнуть.

— Да я осталась бы здесь жить навсегда! Этот город великолепен. Посмотрите на цветы в окнах, разве не чудесно?… Если честно, мне несложно понять то, что вы говорите, Сантьяго, мне трудно принять.

— Я противоречу вашему сложившемуся мнению?

— Именно.

— Что ж, тогда оставим. Когда-нибудь приятие придет само.

— Думаете? Я была бы рада согласиться с вами, но… А когда вы узнали, что имеете определенную, выходящую за рамки допустимого, силу? Что вы испытали?

Ферна странно посмотрел на девушку и промолчал.

Скажи "а", придется говорить "б", и вопросы Дианы выросли бы в своем количестве, а ему хватало тех, что она имела.

— Знаете, какое мое самое большое желание? Поскорей добраться до Монтрей.

— И сбыть меня с рук, — поняла девушка. Так всегда. От нее отчего-то спешат отделаться, отмахнуться, отодвинуть. Но сейчас, когда она начала знакомиться с миром и он даже начал нравиться ей, несмотря на множество негативных нюансов. Закончить столь познавательную прогулку так быстро было особенно обидно.

Диана хорошо понимала, что как только попадет в замок мужа, опять останется одна в замкнутом пространстве, а это горше некуда. Уж лучше в монастырь — те же ограды и ограничения, но хотя бы общество благообразное, есть возможность избавиться оттого, что в ней сидит, есть выход в мир: помощь страждущим в госпиталях, например. Там у нее появятся подруги. Наверное.

— Скажите, вы были хоть раз в монастыре?

— А вы? — внимательно посмотрел на нее мужчина: к чему она спрашивает?