Степан Мазур - Дыхание власти

— Старший [14] Старший — человек, доводящий до стремящемуся к блатной жизни малолетки понятия, феню. говорил, что все после при Сталине пошло. В ГУЛАГах накопилось очень много политзаключенных. Лишних. Решили поэкспериментировать. Слишком мягкие порядки были среди самих заключенных, примитивные. НКВД, КГБ или другая какая контора решили поэкспериментировать и запустили в зоны что-то вроде книги особых понятий, где каждое слово имело свое прямое обозначение. Зекам эксперимент понравился. Короче, кто приспособился, тот пошел в паханы, а кто-то упал ниже плинтуса, тот… В общем, кому-то же нужно было толчки мыть. Все как в армии, только в армии не западло, а здесь…

Хача посмотрел на Косого у толчка, вздохнул и продолжил:

— И пошло-поехало. Слово стало играть большую роль. Феню выучил — молодец, хвала тебе и почет. Накосячил — ответь. И потирали руки выдумщики. Зона стала порядками жить, своими. И все бы хорошо, но понятия шагнули и за пределы зоны. Многие в ГУЛАГах перебывали. И прижилось. Комсомольцев стали чмырить, воровать стало в почете. Выросли малолетние хулиганы в преступников, со своими понятиями жизни и потянулись вереницы нового поколения по этапам. Современные отморозки, которые отринули старых авторитетов в законе. И пошел гулять беспредел по стране, — Хача все говорил, говорил. Время текло незаметно.

Скорпион притих, слушая. В пустой голове что-то звякнуло, смешалось с какими-то воспоминаниями или подсознанием. Додумал по-другому.

«Вот и развал СССР без новой идеологии, болезненная история девяностых России и сюжет наших новых дней. Вот так из-за экспериментаторов и совершаются революции в сознании. В процессе чьей-то шутки, игры. Революция совершается в первую очередь в умах. Если бы не вся смута и анархия 1914–1917 годов, то население одной лишь России составляло бы к пятидесятым годам около трехсот миллионов человек. А промышленность и прочее улетели бы и вовсе в… светлое будущее».

Скорпион тряхнул головой.

«Стоп! Вообще какая-то муть. Откуда такие мысли и знания? Что-то до этого знал? Всплыл обрывок памяти? Зачем убийце такая память? Я же убийца? Или разговоры про групповое мочилово — пустой звук? Тогда почему так просто воткнул в колено заточку? Потому что меня хотели убить, или есть еще причины?»

От ответа самому себе спас человек в синей форме, появившийся с другой стороны решетки.

— Эй, вихрастый, на выход. Следователь ждет, — надзиратель перевел взгляд на корчащегося в агонии. — Косой, ты че там воешь? Порезался что ли? Экий ты шутник, никак на больничку захотел? Хрен тебе, а не больничка. Опять косишь!

Сергей хмуро усмехнулся.

— Фамилия, имя, отчество? Где проживаешь? — Следователь, хмурый молодой мужик, пронзил взглядом.

Сергей пожал плечами:

— Ты пургу не гони, я даже не помню, почему я здесь.

«Пургу не гони? У Хачи что ли нахватался? Или всегда так разговаривал?»

— Не помнишь? — Следователь прищурился.

Парня привезли без единого документа, сведений никаких, жертва в больнице. Сложно, ох сложно. Но ничего, еще и не таких кололи. Заодно и пару висяков [15] Висяк — дело, не поддающееся раскрытию в связи с нехваткой улик, свидетелей или еще по каким-либо причинам. можно навесить, раз без памяти-то. Свидетели найдутся. А премия за успешное раскрытие дел, когда еще такая подвернется?

— Не помню, — твердо ответил Сергей.

— Иванов Федор Сергеевич тебя зовут, — следователь попытался поймать момент, когда лицо парня мимолетно изменится, отрицая, но тот не сделал ничего. Либо великолепный актер, либо действительно ничего не помнит. Продолжил. — Сидишь здесь за тройное убийство, изнасилование, кражу в особо крупных размерах, разбойное нападение на органы власти, моральный и физический ущерб группе лиц, еще одно тройное изнасилование и…

Федор? Тройное изнасилование? Бред какой-то…

— Че-то ты гонишь, начальник, — прищурился подследственный.

Следователь подскочил:

— Поговори мне еще! — и чуть тише добавил, присаживаясь — Какой резон мне гнать? Ты натворил, я говорю, как есть. Вот твое дело, твои показания. Ты же сам писал.

Сергей взял протянутый листок из папки с громким названием: «Дело? X»

Я, Иванов Федор Сергеевич, полностью признаю свою вину и участие в…

Далее следовал исписанный мелким почерком перечень преступлений на весь лист и на всей его обратной стороне.

Тут и десяток людей на весь перечень не справятся. Мне что так много лет? Левый ты следак, левый.

Сергей почесал нос, крякнул:

— Гражданин начальник, так вы еще один сюжет забыли. Дайте ручку, я допишу.

Следователь, сияя, как новогодняя елка, протянул ручку, приговаривая:

— О, вспомнил? Чистосердечное признание? Это тебе скосит половину срока, я похлопачу за тебя…

Сергей взял ручку, рефлекторно написал пару букв.

Почерк-то не мой. Вот ты и прокололся.

Обронил:

— Вот я сейчас дописываю ко всем сюжетам еще и нападение на служебное лицо при исполнении служебных обязанностей.

— Да? У тебя и такое есть? — Поцокал языком следователь.

— Нет… но сейчас будет! — Скорпион перемахнул через стол и с криком. — Врешь ты все! — обрушил серию ударов на следователя.

Бил коротко. Профессионально. В мгновение ока превратил холеное лицо в кровавое месиво. По удару за каждого невинно осужденного. Наверняка не первая жертва. В живых следователь вряд ли останется…

В кабинет ворвались двое, в ход пошли дубинки. Скорпион оглушил обоих короткими, быстрыми ударами в висок и солнечное сплетение, недоумевая, как это все легко и рефлекторно выходит. Вроде и не дрался, противники, словно сами попадали. Только сбившееся дыхание подсказало, что бил действительно он. Не понимая, что делает, забрал ключи у охранников. Пистолет брать не стал, что-то внутри рассказало про отпечатки пальцев. Подхватил свое «дело X», достал из носка спички — как знал, что пригодятся — чиркнул о стол. Первая не зажглась, чиркнул вторую. Огонек вспыхнул, пополз вверх. Быстро подставил дело под огонек.

Бумага поддалась инородному вторжению, огонь быстро завоевал новые позиции. Дым взвился под потолок, под датчик дыма. Но, из-за постоянного курения в кабинете, пожарная сигнализация была отключена разумными людьми еще со времен постройки здания.

Не останавливаясь, вырвался в коридор, пробежал возле клетки, где только что сидел.

Челюсть Хачи отпала:

— Ты че, на побег срываешься?

— Да, ты со мной?

— Мне два года светит, а за побег пятерку добавят. Не, не побегу. Косой бы побежал, но подранен, не убежит.

— Кому воля, кому доля, — подмигнул Сергей. — Сиди за решеткой, пассажир, Косого лечи.