Иней Олненн - Книга 1. Цепные псы одинаковы

И спросил тихо, на лавку рядом с эрилем присев:

— Но ты ведь им поможешь? Убережешь?..

Молчал эриль Харгейд, волосы белее снега искрами зажигались в свете догорающей лучины.

— Что молчишь, колдун? У меня — только сердце да меч, но чую, что ни любовь, ни сила отныне их судьбу не изменят. Ты защитишь их?..

— Нет. Не имею права я на то. Тебя гнев слепит, и потому забыл ты главное: никто не может изменить предназначение маэра, никто не должен пытаться сделать это, не то быть беде. Их избрали Бессмертные, и только они вершат их судьбу. Маэры — любовь и проклятье Богов, ибо маэры в силах победить их.

— Но ты погляди на них! — вскричал седовласый янгар. — У них могущество, какое никому в этих землях и не снилось! И что они делают с ним? Вепрь до убийств жаден, ни о чем другом думать не может, Волк себя клятвой гибельной связал — какая от него польза? Отчего ты его не остановил? Зачем он теперь такой нужен?!

— Опять ты за свое, — эриль устало взглянул на него. — Не мог я остановить его, нет у меня права такого, нет! Я и спасать его не должен был, но дело сделано. Я жизнь ему вернул, а что он с нею сделает — на то его воля.

— Что же будет теперь? Что делать, скажи?

— Половина всех племен принесла тебе Клятву Верности, янгар. Твой путь известен. Отныне ты в ответе не только за свой род, но и за множество других — больших и малых. Началась война, и война эта будет великая, жестокая, и тебе должно думать о том, как победить, за тобой люди и родная земля. Противник силен, враз не сломаешь, но ты не слабее.

— Асгамиры не одними мечами да копьями могучи, — бросил слово янгар Исмел.

— О том не тревожься. С эрилем Хёльмиром сам воевать буду, коли дерзнет он на Древний Лес посягнуть. На то в эти земли и послан. А у тебя теперь своей жизни нет, твоя жизнь другим людям вручена, за других тебе ее и сложить. Погибнешь — сын Клятву примет и дальше понесет, а после — его сын, и так до тех пор, пока не иссякнет род Стиэри. Твой путь многотруден, но славен в веках будет.

Вздохнул горько янгар Исмел, к оконцу подошел, тяжело рукой о ставню оперся и подставил лицо свежему ночному ветерку. Его становище мирно дремало, но он знал, что эта спокойная ночь — последняя. Война назначена, и теперь вечувары никого не защитят.

А Ингерд тем временем бежал на восток по следам Рунара, и волки не отставали. За ночь Рунар далеко ушел, далеко, да не совсем: он ведь верховой был, а конь не по всякой местности пройдет. Скажем, дремучий лес, ветровалами запруженный да болотинами, ему нипочем не одолеть. Потому Рунар коня гнал да с дороги не сворачивал, а Ингерд все крюки по прямой скроил — лесами да полями. Видно, Асгамир в таком бешенстве пребывал, что не вспомнил даже про защиту, про знак красного пера, а без него запросто могли подстрелить. Он скакал по дороге, не скрываясь, и ближе к Соколиным землям коня-то и загнал. После этого опомнился, коня бросил, Вепрем перекинулся да в леса подался. Следы, с дороги сошедшие, Ингерд нашел на закате второго дня погони. Теперь ему и проще стало, и тяжелее. Проще потому, что Рунар далеко уйти не мог, а тяжелее потому, что в лесах ему хорониться сподручнее, в лесах он, как и Ингерд, дома был.

Два дня и две ночи, делая короткие передышки, преследовал Ингерд Асгамира, неумолимо укорачивая погоню. Но и Рунар вынослив был, да и до Стечвы уж оставалось рукой подать, а через нее — земли свои, там в обиду не дадут. Пришлось Ингерду на него облаву устроить.

Он по следу пошел, а два волка — в обход, чтоб у реки его перехватить. Поля, луга и леса мерял Ингерд, днем, в самую жару жадно воду из ручьев пил, зато ночью бежал легко и неутомимо, и чуял, что близко уже Рунар, след совсем свежий был, да и подустал Вепрь.

Угасал четвертый день. Солнце клонилось к закату. Над травами дымком закурился туман. Черный волк с белой полосой на спине залег отдохнуть в ольшанике, ему надо было набраться сил перед последним броском.

Когда туман стал густым, как молоко, он поднялся и снова взял след. След был глубокий, тяжело Вепрь шел, да поверх росы, стало быть, тоже только поднялся. Волк прибавил ходу и вдруг замер, струной вытянувшись: ветер донес до него далекий волчий вой — один с севера, другой — от Стечвы, это означало, что к реке Вепрю путь отрезан, теперь он повернет либо назад, либо в сторону, к Соколам. Волк помчался во всю мощь, перемахивая через пни, канавы да поваленные деревья. Он уже чуял добычу, слышал треск сучьев впереди, — спасаясь, Вепрь несся напролом, сметая все на своем пути. Вырываясь из собственной шкуры, Волк пошел ему наперерез, и — вот она, рыжая щетинистая спина, бока шумно вздымаются, Волк прыгнул, и тут жестокая боль вдруг пронзила все его тело, внутренности точно кипятком обварило. Волк взвизгнул, перекувырнулся в воздухе и на землю уже человеком упал.

Боль распластала Ингерда по земле, на куски рвала тело, и в глазах стало темно, будто глянул в черное беззвездное небо, будто попал во владения мертвых, не знающих солнечного света. То бёрквы силой своей напоминали ему о Клятве, о том, что времени у него не осталось. Показали, что ждет его, если клятвоотступником станет.

Волки нашли его ночью. Он лежал, опрокинувшись навзничь, с застывшим взглядом и кровавой пеной на губах. Волки постояли около, переминаясь с лапы на лапу и тихо поскуливая, но Ингерд оставался недвижим. Тогда они принялись вылизывать его и вылизывали до тех пор, пока он не ожил.

Ингерд тяжело поднялся, сел и несколько минут не шевелился, соображая, что с ним произошло. Охота его закончилась ничем. Рунара, бывшего от него на расстоянии одного броска, он упустил, и теперь ненасытные бёрквы в любой миг могли забрать его собственную душу. И Ветер понял, что боится этого. Он-то думал, что жизнь его кончается, и перепутал сумерки с ненастьем, а когда тучи разошлись, увидел солнце — жизнь-то еще и половину не отмерила, а он с нею уже попрощался. Только тот, кто страшился одиночества и принял его, знает, что такое надежда.

Пошатываясь, Ингерд поднялся на ноги и побрел искать воду, сильная жажда мучила его. Воду нашел скоро, потому как места эти знал хорошо — то Соколиные земли были, не раз с Яном тут дичь выслеживали. Эх, Ян, где ты сейчас?.. Жив ли, не сложил ли буйную белую голову?.. Ингерд напился воды, волки напились с ним, и сил у них много прибавилось. Постоял Ветер на бережку немного, а потом прямиком к избушке Вяжгира-знахаря подался, захотелось ему повидать старика, что вторым отцом ему был. Сперва плохо шел, ноги-то словно деревянные были, а потом расходились потихоньку и к вечеру донесли его до знакомой опушки.

Небывалая тишина встретила Волка. Из-под большого валуна все так же бежал грозовой ручей, но голос его — прежде звонкий — сейчас еле слышался. Над ручьем застыла молодая березка, склонясь кудрявыми ветвями к самой воде. Деревянная кружка, что раньше на нижнем суку висела, теперь на земле валялась. Ингерд поглядел на волков. Те стояли, понурив голову, исподлобья поглядывая на избушку. Заходить туда они не хотели, но Ингерд пошел, и они поплелись следом.