Иней Олненн - Книга 1. Цепные псы одинаковы

— Что есть свет? — спрашивает Ингерд.

— Тепло, земля, день. Любовь. Действие, жажда. Жизнь.

— Что же тогда тьма?

— Снег, холод, лед. Размышление, созерцание. Покой. Смерть. Одиночество. Вечность. И Свет и Тьма истинны. Они — Эльямары, Творцы. Кто попрал равновесие — неизвестно, но равновесие пошатнулось, и породило желание взять чужое себе. Так было положено начало тха — Великой Вражде. Свет и Тьма создали людей — воинов, которые будут сражаться за них и ради них. Они наделили их лучшим, что имели сами, но поспорили: давать ли людям дух — Знания. Спор привел к битве, и пролилась маа — Первая Кровь. Из этой крови явился орима — Закон — прародитель Света и Тьмы. Свельм и Брахья создали ведунов и оставили людям право решить, брать у них знания или нет. Закон запретил Свельму и Брахье становиться Богами, ибо Мир, ими созданный, был еще хрупок, людские души полнились первозданным хаосом, и пока они не избавились от него, им суждено поклоняться вечуварам. Закон избирает маэров, тех, кто ведет людей за собой. О, это ценная добыча!.. Но Свельм и Брахья могут лишь уничтожить их или попытаться заманить себе на службу, если на то достанет сил и посулов. Маэры не знают до поры ни о себе, ни друг о друге.

— Назови всех, кто известен, — потребовал Ингерд.

— Ты, — последовал ответ. — Ингерд Ветер — маэр Неизбежности. Все, чего ты касаешься, не избежит предначертанного судьбой. Рунар Асгамир — маэр Разрушения, маэр Завоеватель. Завоевателей мало, и они опасны, ибо их жажда властвовать неиссякаема. Кьяра Стиэри — маэр Созидания, она врачует раны мира и дает надежду страждущим. Эрлиг Стиэри — маэр Подчиняющий, он тоже Завоеватель, и такое сочетание выпадает весьма редко, потому слава о молодом Туре останется в веках. Эйрик Редмир обнаружил себя совсем недавно, он — маэр Воздающий, и про таких пока мало что известно. Эриль Харгейд, — голос ведуна неуловимо изменился, а может, показалось Ингерду за грохотом прибоя, — о, эриль Харгейд — сила, обретающаяся в наших землях!.. Эриль Харгейд — атанн, посланный Свельмом в наш мир, дабы хранить его от распада; бессмертный, ставший смертным; мудрый, не имеющий права убивать; отражение солнца, звездный свет — вот кто таков эриль Харгейд, маэр Смотрящий и Смиряющий. Но против эриля Хёльмира ему не устоять.

— Отчего же? Или он слабее?

— Они равны, но эриль Хёльмир — человек, стремящийся к бессмертию, его жажда свершений сильнее, она неоспорима. Эриль Хёльмир — маэр Идущий и Жаждущий, он — Завоеватель. Эти двое едины и противоположны, как элья — жизнь и эгни — смерть. Их битва не знает примирения, им не суждено договориться.

— Это ты, — сказал Ингерд.

Слова сорвались с языка неожиданно — столь внезапной была догадка. Ингерд понял, с кем говорит, и не ощутил ни гнева, ни ярости, ни ненависти.

— Ты — эриль Хёльмир. Это тебя я искал так долго, из-за тебя я лишился столь многого. Ты — тот смертный, что стремится к бессмертию.

Ветер утих. Море успокоилось, улеглась волна, из ревущей сделавшись кроткой, и просветлело небо.

— Мир погибнет, — ответил ему голос, — останутся маэры. Богам дадут иные имена, но сами Боги — неизменны, маэры и атанны понесут знания другим. Отринь оковы этого мира, ибо есть другие, а для того, кто хочет знать — времени не существует. Хочешь ли ты противостоять мне?..

Ингерд медленно повернулся. Перед ним в той же дорожной одежде, с черным посохом в руке стоял могучий эриль, и сила, тяжелая, как земная твердь, и острая, как отточенный клинок, исходила от него, и камень под ногой, не выдержав, пошел глубокими трещинами, такова была его сила.

— Мы не можем разойтись с миром, — сказал эриль Хёльмир, — ибо нам суждено быть врагами, но знаешь ли ты, за что идешь в бой?

— А за что идешь в бой ты? — вопросом на вопрос ответил Ингерд.

— За то, что лежит в начале всего: за власть. Власть дает могущество, могущество дает бессмертие, а бессмертие — Абсолютную Власть. Только владея Абсолютной Властью, я смогу постичь Истину. Вот к чему стремится моя душа. Мне смерти не нужны, но их на моем пути не избежать. Если бы ты, Ингерд Ветер, не разменивался на любовь и месть, ты бы тоже смог пойти по этой дороге. Так за что ты готов сложить голову, Черный Волк?

Долго они глядели друг другу в глаза. Выпадал и таял снег, зажигалось и гасло солнце, рождались и умирали звезды — они не отводили взгляда. Потом сказал Ингерд:

— Моя битва — за жизнь. За право выбирать самому — за свободу. Ты идешь к истине разрушая, я иду к истине — сохраняя, у нас разные дороги, и это они делают нас врагами. Я хочу победить смерть, и это желание мое сильнее, чем ненависть. Я принимаю сторону Света.

Глаза эриля Хёльмира сверкнули.

— Быть посему. Ты хороший противник, Ингерд Ветер, и славной будет битва. Крови прольется много — тем выше цена победы. Я долго смотрел за тобой, но теперь не жди от меня пощады. Я скажу тебе, что свершу, ибо тебе уже не остановить меня. Я разбужу сердце Махагавы кровью Рунара — кровью Разрушения — и в этих землях будут царить холод и мрак — то любо мне!

Эриль Хёльмир воздел посох к небу и крикнул грозно:

— Хок наи, Махагава! Эгни наи ве!..

И вздрогнула под ними земля, и огромная волна ударила в берег, накрыла Ингерда с головой, с ног сбила. А когда схлынула, и поднялся Волк на ноги — не было уже ни эриля Хёльмира, и Моря не было, а темнел вокруг лес, и стояли над ним Оярлик, Эйрик да Травник.

— Что это со мной? — Ингерд с трудом на ноги поднялся. У него тряслись руки, и зубы выбивали дробь.

— Это ты нам скажи, что с тобой, — отвечает Оярлик. — Шел, шел, потом вдруг рухнул ничком, будто подстрелили тебя.

— Сам лежал мертвяком, а теперь у нас спрашивает, — Эйрик говорит. — Мы уже думали, что бёрквы подловили тебя.

Ингерд поглядел на Травника, у Травника в глазах ужас застыл, уразумел он, что никакие не бёрквы Волка похитили, а он против такой силы бессилен оказался. Увидел этот ужас Ингерд, и затрясло его: вспомнил, чем грозился эриль Хёльмир, весь разговор с ним вспомнил.

— Беда, — говорит, — беда пришла, ребята. Травник, никто лучше тебя лес не знает, веди нас к самому сердцу его. Веди быстро, ибо мы уже опоздали.

Ни слова не говоря, Травник в заросли ринулся, что сохатый, напролом, Ингерд, Оярлик да Эйрик — за ним. А темно кругом, свет лунный сквозь кроны густые еле-еле пробивается — не набрала еще силу луна-то — ветки по лицу больно хлещут, царапают, одежду рвут, а они все равно вперед ломятся, темень ругательствами щедро сдабривая. А как рассвет занялся — кончился лес, к Морю они вышли, на берег сырой пологий.

— Ты чего нас к воде вывел, Травник? — Оярлик, запыхавшись, спрашивает. — Нам в лес ведь надо!

— Там болото, — Травник, дух переводя, махнул рукой куда-то назад. — Только берегом пройти можно.