Анастасия Вихарева - Там избы ждут на курьих ножках...

— Но Дьявол… Но ведь он же нечистый! Вы, безусловно, не можете быть Дьяволом!

— А ты — чистая? Ногти грязные, голова в соплях, волосы войлоком…

Незнакомец осуждающе улыбнулся во весь рот своих белоснежных зубов, поправил черный, какой-то уж слишком до глубокой чистоты незапятнанный плащ-накидку с капюшоном. Он тихо струился на плечах незнакомца, как крылья, и стелился позади. Внутренняя сторона плаща оказалась красной, как кровь. Под плащом он одет был просто: строгая рубашка с воротом, с глубокими отворотами, с золотыми запонками и пуговицами. Цвет ее менялся от красного до черного. Там, где рубашка оставалась без плаща, она становилась черной, в тени была красной. Черные узкие брюки, перетянутые кожаным ремешком с золотой пряжкой, кожаные черные туфли, начищенные до блеска. Теперь обеими руками он упирался на лакированную трость красного дерева.

И весь он был какой-то холеный, но не существующий.

Манька взглядом проверила его ногти, чистенькие, обточенные, кожа на руках мягкая, бархатная, как у ребенка… Если они есть. И волосы… Черные, волнистые, слегка развевались, хотя и ветра-то не было, и вроде не заканчивались, а уходили в пространство — концами становились прозрачнее и переставали существовать… И глаза — тихий ужас! Бездна… И не слепые, в глубине горел огонь, только далеко-далеко…

Сразу стало как-то не по себе. Дьявол, не Дьявол, а за демона вполне мог сойти…

— Это у меня гребешок сломался, там два зуба осталось. Крайний левый и крайний правый… — оправдываясь, смущенно проговорила Манька. Лицо ее пошло пятнами. — Ну, не знаю… — неуверенно протянула она, уже начав сомневаться и в том, что Дьявол существует, и в том, что не существует, и что в Аду, и что на земле…

Ну да, пожалуй, рядом с незнакомцем нечистой была она, согласилась Манька, продолжая рассматривать незнакомца. Солидный… Необычный… Странный… Метафизический… Скорее, плотноэфирный. И вроде был, но там, где он стоял, она видела и траву, и стволы. Несколько смазанные, и уже казалось, что эфирный не он, а то, что позади него. Пространство словно раздвоилось, плавно перетекая одно в другое. Не молод, но не стар, вполне мог сойти за отца или за умудренного опытом старшего. Впрочем, она часто так чувствовала некоторых людей, которые имели над нею власть, независимо от их возраста. Но чтобы сам Дьявол? Нет, этого не может быть! Мало ли кто как себя назовет…

Незнакомец, заметив ее недоверчивый взгляд, обиделся.

Он щелкнул пальцами, произнес слово, от которого прогремело, сверкнуло и сразу стало светлее. На краю деревни, недалеко от того места, где стояла Манькина сараюшка, вспыхнуло одинокое сухое дерево, занявшись огнем от корней до верхушки. Мгновенно. И одновременно завыли собаки, закричали петухи. Через пару минут кто-то ударил в набат, которые висели на каждой улице именно на случай пожара, созывая жителей. Захлопали двери, засветились одно за другим окна, деревню огласили вопли и возгласы. Там, в свете огня метались первые подоспевшие люди.

— Видела? — довольный произведенным эффектом, спросил Дьявол.

Манька утвердительно кивнула, заметив в свете огня на краю деревни свою одинокую сараюшку, по окна вросшую в землю. Но лучше бы гребешок подарил… Или ножницы, которые она где-то оставила. Во взгляде промелькнула надежда: может быть, там, в сараюшке ее, что-то еще оставалось из нужных ей вещей. По крайне мере, незнакомец мог бы увидеть ее другую, не в грязи лицом. Но, заметив людей, она тяжело вздохнула. Плечи опустились.

— Ладно, пойдем, может, там чего-то найдется, — позвал незнакомец, приценившись к ее ветхой одежонке, будто прочитав мысли. — Дорога долгая, снимется с тебя не одно платье. Если уж рядом, так отчего дом не проведать?

— Увидят, — нерешительно произнесла Манька, засомневавшись.

— Эка невидаль! — проворчал незнакомец, засмотревшись на хоровод людей, тушивших пожар. — Может, прежде чем обухом в Ее Величество метить, сначала им докажешь, — он кивнул в сторону пожарища, — что молиться надо не на нее, а на тебя?! — он усмехнулся. — Двоих забьешь насмерть, на пару улиц пустишь красного петуха, хорошо бы пару колодцев отравить! Сойдет и дохлая кошка. Будешь эдаким Руби Гадом в юбке. Замолятся! Ну, пока не поймают вредителя…

— Хи-хи!.. — прыснула Манька в кулак, замечтавшись.

Боль сразу куда-то ушла, с незнакомцем оказалось легко. Мысль была интересной — почти правильной. А и в самом деле, может, просто не боялись ее? Всех боялись, а ее нет? Но ведь и она носы в одиночку поразбивала, когда ее всем миром… Манька прислушалась к себе: никаких желаний, на сей счет, не возникало. Давно это было, в детстве, когда отбивалась. И любила она и дома, и огороды, и деревню. И людей. Люди тоже с нею здоровались. Возможно, приличия соблюдали, так было заведено издревле, а когда порой забывала, задумавшись или расстроенная, ее обязательно останавливали и выговаривали. Теперь она вспомнила об этом с грустью.

Взглянув на свою сараюшку, Манька решительно взвалила на себя котомку с железом. Правильно говорил Дьявол (если ему так нравится), кому до нее какое дело?! Особенно теперь, когда людям было чем себя занять. Никто всерьез не интересовался ее жизнью, самим плохо жилось. Только когда приходила удача… Злобно хаяли и радовались, когда нанятый человек изводил материалы, проделывая дело так, что после становилось только хуже. Будто нарочно по миру пускал. Сейчас вспоминать об этом было неприятно. А одежда ей нужна. Перед уходом она прибралась, уложила все самое ценное и полезное в мешок, а мешок спрятала под лестницу. И только она знала, что там есть дверца.

В конце концов, это ее дом, ее одежда…

— Пошли, — кивнула Манька, спускаясь по холму напрямую по полю, в сторону догорающего дерева. — Надо успеть до утра. Не хочу я их видеть.

Жители уже расходились, убедившись, что огонь не угрожает домам. С утра выгонять скотину, еще не привыкшую пастись на пастбище, ехать на работу, не проворонив автобус, отправлять детей в школу — каникулы еще не начались.

— Ну, Маня, не ожидал, что так не захочешь здесь жить! — удивился Дьявол, закутываясь в плащ.

— Нет, жить хочу, — призналась Манька, заметив, что пока подходили, стало пусто. — Но не так…

— Люди всегда останутся такими, какие они есть. Можно изменить себя, но не их, — добродушно ответил Дьявол. — Они железом не тяготятся и Благодетелей не ругают.

Выбитые окна слепо щерились, будто прощались навсегда, довольные, что смогли увидеть ее еще раз. Огород затянуло дерниной. Яблони и крыжовник выкопали и унесли, зато малина за лето разрослась. Но приветливо зацветала черемуха, роняя белые хлопья лепестков. В избе ничего не изменилось. Брать было нечего. Вор, сняв с петель дверь и заглянув в сараюшку, оставил ее. Разве что молодежь, устроив из постели удобную ложу, развлекалась. Здесь были одеяла, не ее, чужие. Кто-то поставил буржуйку, выбив в трубе два кирпича. Печь просела и обвалилась. Не остался инструмент.